– Правда? Угу? Действительно? То-то, с её помощью мне удалось опередить вас всех-всех-всех. Хоть я проделала крюк-заворот, окольный путь.
– Ну, так оставьте её на всякий случай. Кто знает, вдруг пригодится, – молвил возница с несколько вопросительным тоном, залезая в телегу.
– Конечно, безусловно, разумеется, – женщина подняла отшлифованный временем и выбеленный водой посох, ухватила его второй рукой и поцеловала посередине, – пусть этот дар из античности будет моей опорой ныне и в дальнейшем. Во веки веков.
– Аминь, – густо прогудел Николошвили, блеснув поднятым к небу взором, и опустился на корточки.
Авксентий, поводив головой туда-сюда, отметил нечто для себя любопытное:
– Другая наша дамочка что-то нигде не показывается, – сказал он с опаской в интонации сжиженного баритона.
– Подождём, – усмешливо изрек бывший скульптор, – хе-хе, женщин всегда приходится ждать, особенно молодых. – Он медленно стряхивал с непромокаемой одежды свежие воды ручья, нечаянно обрызгивая сидевшего поблизости поэта Николошвили. Тот поднялся и столь же неспешно отошёл подальше да повыше. Похоже, удачно.
– О! – Воскликнул он, указывая блеском глаз на берег вверх по течению.
Все, словно по команде устремили туда любопытные взоры и заметили выбирающуюся из кустов бузины насквозь мокрую Ксению. Таковое явление возбудило мужчин к усиленной оценке её фигуры. В целом и детально. Впрочем, в деталях-то оказалось наибольшее привлечение. Там натурально выдавалась третья грудь.
– Брр, – изрекла она с весёлостью, – нашла самое узкое место, чтобы перескакнуть, да вот, немного не дотянула. А оно оказалось нарочно самым глубоким. Еле выкарабкалась. Благо, не было грязи. Чистенькое дно…
Ксениюшка уставила взгляд туда же, куда его углубляли мужчины, и мокрые прохладные щёки у неё сразу задались краскою. «Вдруг, оголилась», – мелькнуло в голове. Но она сильнее удивилась, когда за пазухой обнаружила увесистый булыжник, до сих пор почему-то не ощущаемый. Достала, изготовилась выкинуть, но её намерение остановил коренастый мужчина.
– Стоп, – опередил он её движение и, завидев там круглый камень тёпло-коричневого цвета, не гладкого, но чуть слоистого, кинулся к ней. – Отдайте его мне.
– Хм, – Ксения пожала плечами, отчего оставшиеся на ней округлые детали, данные природой, получили дополнительную выразительность. И бросила подобный им камень по направлению к просителю. Тот поймал его, внимательно изучил, повертев туда-сюда, прикинул в мыслях кое-что и положил в брезентовую котомку, лежащую на подводе.
– А ещё, вы не поверите, – сказала она, – там поблизости, на взгорке пасётся настоящий лев. Африканский. Он тоже промокший, вероятно по собственному желанию искупался, а не как я, по глупости. Одной лапой обирает бруснику, да ловко, будто специальным совочком с коготками, ест её и морщится. Наверное, кислая она.
Каждый пожал плечами и тихо посмеялся. Ксениюшка отмахнулась, словно отпихиваясь от насмешников, и выказала кисловатую обиду сморщиванием губ, щёк возле глаз и лба одновременно.
9. Сверхчеловек
Вскоре, когда утро стало мягко переходить в день, любители загородных путешествий добрались до заявленной цели. Конь изабелловой масти удовлетворённо фыркнул и остановился у въезда в село.
– Действительно, Думовея, – сказал добрый проводник, похлопывая себя по животу.
Все на прощание обнялись с возницей, сулили ему всякие вознаграждения, но тот отказывался, улыбаясь и мотая головой с боку на бок. Коренастый мужчина по-особому погладил шею жеребца и долго посматривал на него испытующе, разгадывая в глубине его глаз тоже нечто особо неповторимое. Будто отыскивал там себе родственную душу. И действительно, что-то ёкнуло у него в глубине груди, произведя потаённое свидетельство его догадке. А Ксения глядела на них обоих, чему-то радуясь. Маска обиды, сотканная из сморщенности всех деталей лица сама собой отпала и больше не надевалась.
И тут показался у всех на виду Абрам Ицхакович. Он сидел на каменном возвышении, напоминающем языческое надгробие, давно забытое, и лузгал семечки, выплёвывая шелуху в слегка волосатый кулачок. Неподалёку от него еле-еле стояли на ногах ещё двое мужиков, хлопая друг друга по плечам, приседая на корячки и вновь поднимаясь, прилагая почти невозможные усилия, отражённые пронзительной озабоченностью в очах.
– Ничо, ничо, ничо, – бурчал один.
– Тс-с-с, – отвечал ему другой.
– Ну, – почти простонал Мирон и тоже опустился. Сначала на корточки, а затем упёрся в землю одним коленом. Мирон, это имя коренастого мужчины, бывшего ваятеля-авангардиста. К нему вдобавок уже давненько прилипла кличка «Подпольщик», хотя никакой конспиративной деятельностью тот не занимался. Правда, его произведения не вписывались в тогдашнее почти единственно возможное направление изобразительного искусства в нашем отечестве, но заметной, тем более, важной силой, подрывающей государственную идеологию, они не обладали. Потому-то у органов государственной безопасности не было нужды в преследовании скульптора, а ему не стоило скрывать ничего из своих шедевров, да самому куда-то прятаться. Просто, в его халупке много лет назад были вспороты полы для замены, и ремонт никак не заканчивался. Части полов там-сям, вскрывались да вновь укладывалась досками, опять вскрывались, постоянно обнажая неглубокое подполье, куда нередко затеривались всякие полезные предметы. А Мирон, полусидя, подолгу там копался, выискивая нужную в данный час вещицу, и удерживал равновесие на одном колене. Вот и теперь он повторил излюбленную позу, не переставая отряхивать воду тогдашнего ручья мизинцами с пока не обсохшей нижней части одёжки. Мирон-Подпольщик.