– Можешь без поводьев. За шею держись. Управляй тоже с помощью шеи. По какой стороне похлопаешь, туда и повернёт. А когда подоспеет назад возвращаться, тем более забудь о поводьях. Конь дорогу чует, сам вернётся с тобой на себе, куда бы ты ни нацелился.
В правом кармане побряцывали штихеля, в левом – отдавал теплом камешек, слишком даже похожий на цвет сердца. Всадник всё-таки взял коня под уздцы, спустился в известную нам лощинку и направил его на отдалённую возвышенность. А оттуда они, человек и конь, исчезли на закрытой от избы излучине Бородейки. Там свернули налево, двинулись по левому берегу речки, вдоль течения, в сторону Муркавы. Взяли ещё левее и поднялись до лесной дороги, той, где давеча шли Потап с Анастасием. Так доехал Мирон до того места, где в Бородейку впадает ручей Пликапик. Слева река, впереди полусгнивший мост, а за ним слабо утоптанная тропинка – бывшая аллея парковой части заброшенной усадьбы. Только прямые ряды двухсотлетних дуплистых ясеней, напоминающие конструкцию нефа в готическом храме, благородным обликом своим свидетельствовали о бывших когда-то здесь помещичьих владениях. Прямо перед ненадёжным мостом ваятель остановил коня. Тот стал, как вкопанный. Всадник потянул узду, конь развернулся левым боком и махнул обратно, сначала вдоль встречных вод ручья Пликапика, иногда забегая прямо в него, затем, опять взяв левее и, перескочив через лесную дорогу, доскакал снова до Бородейки, да только ускорял бег. Мирон-Подпольщик пригнулся к шее коня, крепко обняв её. Спустя полчаса всадник выехал на другую слабо утоптанную дорожку, но уже под растительными сводами дремучего леса. В их перспективе показался человек. Судя по походке, молодой. Приблизился. Точно. Молодой. И лицом на чьё-то знакомое похож. Мирон остановил коня.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– А скажите, молодой человек, на ту сторону речки перебраться… где есть возможность?
– Так везде есть она, ежели вплавь. А мостов нет над ней. И мелководья нет. Повсюду глубина с ручками. Один мостик, правда, имеется, там, возле бывшей усадьбы нашего бывшего барина, да и тот почти полностью прогнивший, вот-вот сам рухнет, поэтому люди ходят по нему отдельно, а под конём он свалится обязательно. Так что, не советую туда скакать.
– Вплавь, значит?
– Ага. А что за нужда?
– Нет нужды. Любопытство только.
– Ну, для кого и любопытство нужда.
– Это верно. Слышал, гора там есть. Необычная.
– Есть. Сейчас. Вот, отойдёмте чуть-чуть. Левее.
Отошли.
– Вон, видите? Сквозь лес. Прямо.
– Да. Желтеется что-то.
– Она и есть.
– Что ж. Спасибо, дружок.
– Не за что.
– А зовут-то вас как?
– Это любопытство или нужда?
– Хе-хе. То и другое.
– Василёк.
– О! Только недавно о вас прослышал.
– Да?
– Да.
– Но вы не верьте ничему, что обо мне рассказывают. Они ничего не знают.
Мирон с довольной улыбкой глядел на него. Понял, почему лицо молодого человека показалось ему знакомым. Глаза василькового цвета. Одни лишь глаза, да и те из рассказа другого человека, а не познанные самим. Действительно, для ощущения чего-то знакомого, достаточно совсем чуть-чуть. Малого намёка.
– Но кой-чему поверить можно! – крикнул он назад.
А того уже след простыл. Вернув взгляд перед собой, бывший ваятель изобличил торчащий из-под земли, эллипсоидный камень, подобный гигантскому зубу, весь одетый многовековым лишайником. И будто надпись на нём едва различимая. «Должно быть, чья-то могилка, забытая всеми», – подумал он. И повернул коня снова налево, к реке.
«Вплавь, так вплавь», – молвил про себя праздно гуляющий верхом столичный житель. Шепнул коню на ухо:
– Вплавь?
Тот сходу плюхнулся в воду, не позволив всаднику даже успеть раздеться.
На том берегу благополучный наездник спешился, вскарабкался по песчаному взлобку, вошёл в светлый лес и узрел желтоватую возвышенность. Жеребец покорно шёл за ним.
Левое бедро обжигал камешек, лежащий в кармане. Мирон достал его, подержал на полусжатой ладони. Вроде обыкновенный. Коричневато-красный. Слоистый. Меж слоёв образовалась щёлочка. Оттуда просыпалось чуточку пыли. Мокрой. И настолько тонкой, что она обволокла всю кисть руки ваятеля. Однако ему не приходило на ум, будто она его испачкала. Ну, с каменной пылью, да вообще по всему телу он давно свыкся. Не впервой, так сказать. А тут она совершенно своей оказалась. По-родственному обняла его жёсткую ладонь, словно часть собственной кожи. Скульптор не счёл её отирать.
Гора. Влезать на неё Мирон желания не имел. Обойти, что ли? Обогнул возвышенность наполовину. Действительно пещерка. Неглубокая. Нет никаких внутренних ходов. Просто ниша. Увеличенное подобие внутренности русской печи.