Возымев на своих счетах выручку, измеряемую двенадцатизначными цифрами, он, не кидая прощального взгляда на оставленное имущество, вышел на улицу и, водя пальцем по «Vertu Ti», начал свой длительный путь по выявленным адресам больных и немощных людей, нуждающихся в немедленной помощи. Находил и немедленно направлял их в соответствующие клиники по всему миру, сопровождая необходимыми денежными средствами. И синтезированные им методики ухода людей от пьянства тоже дали ростки.
Всюду, творя помощь, направленную на возвращение немощных людей к здоровой жизни, он соблюдал принцип анонимности. Однако весть о его явно положительной деятельности просочилась в социальные сети и в свободную прессу. Образовался информационный феномен, завораживающий население. Жажда узреть воочию этого благодетеля лишь увеличивалась и разрасталась среди десятков, а то и сотен тысяч излеченных. А многократно их превосходящие пересказыватели добрых дел злодея вызывали эту жажду почти у всего населения. Но всё происходящее длилось лишь некоторое время…
В благодатных краях, где побывали столичные горожане, интернета не было. И средств массовой информации – тоже. Однако и сюда дошло то необычное явление. На низинной лужайке подле ничтожных остатков барской усадьбы был воздвигнут цветастый балаганный шатёр. Весьма объёмистый. На нём написано: «пьём за получку». Слух о чудесном питейном заведении разошёлся мгновенно по всем четырём сёлам. Посетителями пивнушки оказались почти все мужики и большая часть баб.
– А, это ты, родной-дной, – заплетая язык, сказал один из мужиков, – я узнал тебя. – И он достаёт из кармана штанов замызганную пятитысячную купюру. – Вот, це-целень-нь-кая-кая, вишь. – Он запихивает бумажку в рукав пиджака злодея, неуклюже разворачивается и зигзагом уходит прочь.
Тем не менее, в шатре пьянство бушевало дней семь. И за это пьющим выдавалась зарплата пятитысячными купюрами. На восьмой день балаган опустел, и более никто туда не заходил. Зато с начала следующей недели во всех придомовых огородах затеялась усиленная работа. Мужики и бабы ладили грядки, сажали деревья, заводили скот и птицу, всем селом с рассветом отправлялись на сенокос. И близлежащие поля вспахались и засеялись. Но и здесь всё это происходило лишь некоторое время…
А цветастый шатёр отныне стал центром самодеятельности. В нём каждую пятницу, вечерком пели песни, танцевали, декламировали, играли в почти забытые игры дедов и прадедов. На лбу каждого из них едва выдавалось пятнышко. То ли остаток прыща, то ли пигментация, то ли несмываемая грязь.
– Прямо как при помещике Флавьеве, – восклицали знатоки местных легенд.
– Угу, – поддакивали иные мастаки, – только не рабы мы теперь, не гладиаторы.
– Точно! Свобода одна на всех, – радовались третьи.