– А я сегодня. Прибыл к самому концу строительства. Зашёл в храм. Слышу, поют чудесные голоса. Попробовал присоединиться. Получилось. Вот и пою с ними. Нравится.
Татьяна Лукьяновна углядела их издалека и вышла навстречу.
– Ну вот, – она раздвинула точёные руки для объятий, – свои люди возвращаются. Не прошло и трёх лет.
Но обнимать мужчин она не стала. Лишь похлопала их по бокам.
– Заходите в избу. Там ещё кой-кого узнаете.
Зашли.
– О, Боря! – воскликнули оба.
– И снова он первый заседатель в новом собрании, – сказал Николошвили.
– Ну, это привычка, – подметил Мирон.
– Угу, угу, – Татьяна Лукьяновна посмеялась, – Мирон-то понятно, что скрывался. Он ведь у нас подпольщик, а ты, – обратилась она к поэту, – ты-то где пропадал?
– Работал. Вы тут воздвигали храм, а я строил его в себе.
– И есть успехи?
– Заложен фундамент. И вот, приехал сюда за новыми материалами.
Татьяна Лукьяновна скоренько накрывала стол всегда готовыми яствами, понимающе усмехаясь. Остальные молча наблюдали за этим священнодействием.
– А коллегу своего, Авскентия видел где-нибудь? – хозяйка развивала любопытство.
– Недавно встретил. У дома с башней, где когда-то собирались великие поэты. Он был вместе с Ксениюшкой.
– Всё-таки вместе, – с ноткой сомнения вставился Боря.
– Ну да. Мы разговорились. – Они, оказывается, давно поженились и живут одним делом. Авскентий ведь не меньше меня вдохновился тогдашней поездкой. И Ксенией тоже. Было очень даже заметно, что она прямо-таки слилась с ним воедино. Редкостное явление. Это состояние, которое называется «вместе», было очевидным.
Боря покивал головой.
– Хорошее состояние, – сказал он тихо. – Оно так часто бывает необходимым. Мы вот сейчас тоже будто бы вместе, за накрытым столом, но так и хочется поозираться по сторонам, чтобы найти что-то недостающее для обретения этого подлинного состояния.
– Вот. – Татьяна Лукьяновна тихонько ударила по столу. – Боря у нас теперь философ. Науку, что, совсем забросил за ненадобностью?
– Нет, не оставил я её. Это она стала иной, гуманитарной. Обдумываю и частично пишу масштабную искусствоведческую книгу. У меня ведь тоже тогда не пропало время зря. А теперь замысел просто распирает.
– Точный выбор, – сказал поэт Николошвили, разливая вино по стаканчикам. – Так выпьем за святое искусство! – Он поднял налитый стаканчик вверх, и все охотно чокнулись.
– И всё-таки, – любопытство Татьяны Лукьяновны не перебилось откровениями Абрама Ицхаковича, – всё-таки, – она похлопала гладкой ладонью о широкую кисть поэта Николошвили, – Авскентий с Ксениюшкой, ты о них начал рассказывать.
– Они вместе работают. Поэт пишет стихи, а знаток иностранных языков их переводит, вставляя удачные звуковые особенности, которые непереводимы обратно.
– Да-да-да-да, – Татьяна Лукьяновна оживилась, вспоминая сценку со львом на языке суахили, – у неё блестящий талант. Она и стихи переводит на суахили?
– Да. И на хинди. Теперь об Авскентии слава разошлась по половине Индийского субконтинента и по существенной части континента Африканского. Это вкупе чуть ли ни миллиардная аудитория. Хотя у нас о нём по-прежнему молчок.
– И пусть молчок. – Николошвили махнул широкой рукой. Это традиция. А если его стихи на тех языках звучат так, что обратно их перевести невозможно, то пусть другие поэты-переводчики займутся непосильным трудом. У них всегда всё получается.
50. Ксения и Авскентий
Тут раздался стук в стенку, смежную с сенями. Татьяна Лукьяновна одновременно вздёрнула подбородок и брови.
– Так могут стучаться только свои, – тихо шепнула она и пошла открывать дверь.
Там стояли сияющие Авскентий и Ксения с охапками полевых цветов. Когда они вошли в комнату, Мирон воскликнул:
– Свершилось! Возродились наши прежние сходки у прежней хозяйки! Ура, ура!
– Да. Только вот Денис Геннадиевич запаздывает, – сказал Боря, – замешкался где-то.
– Ничего, ничего, – Татьяна Лукьяновна вставляла цветы в большой горшок на подоконнике и поправляла там цветовую композицию, – он, небось, ещё не полностью эволюционировал, ему особый стресс нужен.
– Ладно. – Поэт Николошвили уставился на собрата по цеху. – Авскентий, а мы вот только что о тебе и судачили. Об успехах твоих. Меня спросили о тебе, а я и ответил то, что знаю. Теперь, коли ты сам явился, может быть, расскажешь о себе. А то вдруг я что-то соврал.