– Знак допроса вместо тела, многоточие шинели… – пионерка пошла вокруг него, рукой чертя огненную полосу на теле, от груди к животу, с живота на спину. – Вместо мозга – запятая. Вместо горла – темный вечер. Вместо буркал знак – деленья. Вот и вышел человечек, представитель населенья. Вот и вышел гражданин, – она усмехнулась, – достающий из штанин. Люблю поэзию. А вы?
Владлен сейчас любил только одно – спокойную кабинетную работу. Сидеть с кипой личных дел врагов народа – ну чем не счастье. А ведь когда-то она ему казалась скучной, сам рвался в поле…
Девочка остановила руку у него на шее и смотрела, снизу вверх, прямо ему в глаза. Казалось, вот-вот она наклонит его для поцелуя.
– Ну, чего молчишь? – вместо поцелуя, она грубо дернула его за ворот.
Это помогло. Первоначальный испуг мигом схлынул. Сейчас он покажет этой наглой пигалице, что бывает с теми, кто так обращается с сотрудниками НКВД.
– Ты… кто? – хрипло выдавил он. Собственный голос, после долгого молчания казался чужим.
– Призрак коммунизма. – пионерка хихикнула. – Ладно, пошли, выведу тебя отсюда, а то будешь и дальше так, круги наматывать.
Она прошла мимо него, остановилась и махнула рукой. Владлен последовал за ней.
– Зовут-то тебя как?
– Даздраперма.
– А родители твои где?
– Родителей нет. Сирота я. С ними несчастный случай произошел. Они назвали дочку Даздрапермой, дочка выросла и убила их за это.
– А если серьезно?
– А если серьезно, не было их у меня никогда. Меня растили Партия, Родина, Революция.
Вот уж, действительно, серьезней некуда. Владлен вспомнил свое собственное счастливое детство в интернате. Полуподвал с мутными прямоугольниками окон под самым потолком, железные кружки со сбитой эмалью, спинки кроватей похожие на тюремные решетки, исцарапанные машинкой бритые головы. Но это же были тридцатые. Не успели еще раздавить последнюю контрреволюционную гниду, как началась война. Время великих потерь. Время великих побед. А пигалица росла в сороковые. Сытое, мирное время. Что она об этом знает.
Они вышли, наконец, из темных служебных коридоров. Теперь, вместо паркета, от которого уже рябило в глазах, под ногами пружинил красный ковер. Мягким оранжевым светом горели золотые бра. На стенах – мозаики, барельефы, фрески. На них – вся история союза, от самого далекого прошлого: ладьи, витязи, тонущие тевтонцы… До будущего – расколотый атом, ракеты, неизведанные планеты. И, конечно, настоящее – заводы, больницы, школы. Шахтеры, милиционеры, колхозники, пионеры…
– Смотри! – Даздраперма за руку подтащила его поближе.
Пионерский отряд, идущий вправо, в прекрасное далеко. Вот ребята с горнами. За ними следуют барабанщики. Те, кому не хватило инструментов – просто подняли руки в пионерском салюте. Над ними красной волной катится знамя, а впереди всех, держит древко знамени…
– Да, это я. – девочка светилась удовольствием. И продекламировала: – Входят строем пионеры, кто – с моделью из фанеры, кто – с написанным вручную содержательным доносом. С того света, как химеры, палачи-пенсионеры, одобрительно кивают им, задорным и курносым.
– Но тут я с правой стороны, а мне кажется, моя левая сторона лучше. Как скажешь? – она покрутилась на месте, давая рассмотреть себя со всех сторон.
Что-то беспокоило Владлена. Что-то он забывал. Какая-то мысль, какой-то вопрос ускользал от него, как последний масленок от вилки. Что-то связанное с заданием. Было у него кажется какое-то задание. Ах да.
– Так что у вас тут случилось, все-таки?
Ее улыбка стала загадочной улыбкой Будды.
– Увидишь скоро. Не хочу портить сюрприз.
Даздраперма толкнула створки дверей, ведущих в главный зал.
В зале царила полная разруха. Кресла сломаны, выворочены, раздавлены, словно по ним прокатилось что-то тяжелое. На тех, что не были превращены в щепки – красная бархатная обивка была изорвана, покрыта бурыми пятнами. Всюду были разбросаны листы бумаги, вперемешку с обрывками флагов. Одна из цепей огромной люстры лопнула, от чего люстра висела криво, будто в глазах пьяницы. От статуй над трибуной осталось только мраморное крошево. Слева от трибуны, где должна была быть подвижная механическая сцена – огромный провал в полу. Уцелел только вырезанный из камня земной шар, стоявший в центре арены. И при этом – ни одного тела, ни мертвого, ни живого.