Или это предупреждение.
Я не успеваю понять, что это значит, как Уэс подносит два пальца ко рту и издает самый громкий свист, который я когда-либо слышала.
Собаки снаружи резко поднимают головы, и прежде чем деревенщины в красных банданах успевают обернуться, он хватает пакет чипсов с полки и разрывает эту чертову штуку. Соленые оранжевые треугольники дождем рассыпаются на троицу, в то время как стая голодных собак врывается в здание через открытые раздвижные двери. Мой мозг кричит мне бежать, но все, что я могу сделать, это стоять с открытым ртом и наблюдать, как собаки настигают моих обидчиков, рыча и скуля, кусая и царапая все, что им попадается на пути.
Пока я смотрю на происходящую передо мной сцену, чья-то рука хватает меня за запястье и вытаскивает на улицу. Я не смотрю на верзилу, лежащего на тротуаре, когда мы проходим мимо. Я не останавливаюсь, чтобы забрать его «Узи» или свой пузырек с таблетками — две вещи, за которые позже буду винить себя. И я даже не хромаю. Все, о чем я могу думать, когда мы с Уэсом бежим через парковку, — это как можно быстрее убраться из этой адской дыры.
Как только мы оказываемся за хлебным фургоном, Уэс сует мне в руки пакеты с продуктами, а сам вытаскивает свой пистолет.
— Ты в порядке? — спрашивает он, натягивая поверх рубашки коричневую кожаную кобуру.
— Да, — фыркаю я, натягивая ручки пакетов по локти, чтобы они не свалились во время езды.
— Хорошо. — Он надевает свой черный шлем.
Хорошо.
Мои щеки покалывает, когда я сажусь на байк позади него. Как только моя задница оказывается на сиденье, я сильнее прижимаюсь к спине Уэса, и мы выезжаем с парковки на шоссе. Позади нас раздаются выстрелы, но я больше не смотрю назад.
Но и вперед я не смотрю.
Когда ты в трех днях от апокалипсиса, впереди тебя тоже ничего не ждет.
Направо, налево, направо, направо, налево.
Мы едем обратно, пробираясь через обломки на шоссе, и я чувствую, как погружаюсь в транс. По мере того, как адреналин от нашего побега улетучивается, забирая с собой остатки гидрокодонного кайфа, мой разум начинает блуждать в опасных местах. Никакие воспоминания по-прежнему не приходят. Только ощущения. Плохие. И еще одна случайная нежелательная картинка. Я не знаю, из реальной она жизни или из ночных кошмаров.
И не хочу этого знать.
Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь петь про себя, но каждая песня, которая приходит мне на ум — грустная. Или жестокая. Или все вместе. «Semi-Automatic» Twenty One Pilots наводит меня на мысли о «10 A.M. Automatic» группы The Black Keys, что в свою очередь о песне «Black Wave» K. Flay, после которой я начинаю думать о «Blood in the Cut» K. Flay, затем вспоминаю «CutYrTeeth» группы Kississippi и, в конце концов, в моей голове возникает «CutMyLip» группы TwentyOnePilots.
Я пытаюсь вспомнить какую-нибудь веселую песню у TwentyOnePilots, — хотя бы одна должна же быть, — когда Уэс резко поворачивает направо и въезжает в Хартвелл парк. На повороте я крепче прижимаюсь к нему, ручки от пакетов с едой врезаются мне в руки, перекрывая кровоснабжение, и я пытаюсь понять, какого черта мы здесь делаем.
Это место знало времена и получше. Теперь повсюду валяются обертки от еды из «Бургер Паласа», смятые пивные банки. Окурки разбросаны, как конфетти после вечеринки, и в дополнение ко всему, кто-то нарисовал баллончиком с черной краской гигантскую букву «Ш» поверх буквы «Х» на вывеске, так что теперь она гласила: «Шартвелл парк» (шарт в англ. языке — это слэнг, обозначающий случайное опорожнение во время выхода газов).
Ладно, этой работой я особенно горжусь.
Уэс заезжает прямо на газон и паркуется рядом с детской площадкой. Я неохотно отпускаю его и слезаю с грязного мотоцикла. Положив пакеты на землю, я начинаю массировать свои руки, чтобы вернуть в них кровообращение.
Как только Уэс снимает шлем, сразу хватает пакеты и забирается по желтой вертикальной лестнице в верхнюю часть игровой площадки. Я откидываю голову назад и, щурясь, наблюдаю, как он исчезает под крышей.
— Почему ты решил остановиться именно здесь? Ты любишь кататься на горках или типа того?
— Собаки не могут забираться по таким лестницам, — отвечает он, перекрикивая звук шуршащего пакета и открывающейся картонной коробки.
Вот черт!
Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедится в отсутствии трех потенциальных угроз, после чего поднимаюсь по лестнице и обнаруживаю Уэса, сидящего на полу спиной к перилам и отправляющего в рот последний кусочек протеинового батончика.
— Черт. Ты был действительно голоден.