Формально 23 апреля наступит только после полуночи, но, судя по тому, как сейчас выглядит город, мне кажется, что ад разверзнется раньше срока.
Торопливо пересекая шоссе, прохожу мимо группы ужратых в усмерть «славных парней», тусующихся в салоне брошенного пикапа «Форда». Из распахнутых настежь дверей грохочет несносное кантри. Они, кажется, не замечают меня, но как только я оказываюсь достаточно близко, один из ублюдков протягивает руку и хватает мой рюкзак. Все происходит мгновенно. В одну минуту я смотрю на дымящееся здание библиотеки на другой стороне улице, а в следующую — прижимаю свой перочинный нож к горлу сорокалетнего мужика.
Его ошеломленные, остекленевшие глаза поднимаются и смотрят на что-то позади меня, когда его приятель из пикапа кричит:
— Майки! Черт бы побрал мою винтовку!
Дерьмо.
С рюкзаком в руке я бросаюсь бежать, исчезая за «Шевроле Субару» как раз перед тем, как три пули пробивают капот и крыло автомобиля. Их смех затихает позади меня, когда я пробегаю мимо библиотеки. Наружные стены все еще целы, но огонь уничтожил крышу и теперь поднимается на пятнадцать футов в воздух. Парочка обкуренных жителей Франклин-Спрингса собрались рядом и наблюдают за пожаром.
«Надеюсь, Рэйн прошла здесь благополучно», — думаю я, когда ступаю на лесную тропу.
Если она вообще решила вернуться домой. Бл*дь, а вдруг она не пошла домой?
Я ломаю голову над тем, куда еще она могла отправиться, но ничего не приходит на ум. Дом Картера сгорел. Все ее друзья, если таковые были, уже давно покинули город. Здания предприятий либо заколочены досками, либо сожжены, либо заняты бандитскими группировками. Она должна быть дома. Она должна была отправиться туда.
Что, черт возьми, я скажу ее отцу?
«Привет. Я тот самый парень, с которым была ваша дочь, пока вы переживали за нее последние два дня. Мне жаль?»
Может, он и в правду глухой? Если это так, то мне не придется ничего говорить.
Пробегая трусцой, я задаюсь вопросом, знает ли Рэйн язык жестов?
Интересно, вернулась ли ее мама домой?
Интересно, есть ли у нее вообще мама?
Я не замедляюсь, когда подбегаю ближе. На самом деле, я набираю темп, как только замечаю домик на дереве, перескакиваю через упавший дуб, где Рэйн сказала мне, что сегодня утром ходила домой.
Зачем ей было лгать об этом? Что же она скрывает?
Что бы это ни было, у меня такое чувство, что находится оно внутри этого дома.
А я просто толкнул ее туда обеими руками.
Гребаный мудак.
Отчаянная надежда вспыхивает во мне, когда я поднимаюсь по лестнице домика на дереве, перепрыгивая через две ступеньки. Но когда я заглядываю за его порог, то все, что я вижу — это два кресла-мешка, обертки от протеиновых батончиков и пустая бутылка виски. Никакой Рэйн. Просто последствия нашей первой совместной ночи.
Я оглядываюсь через плечо на ее дом и вижу его таким, каким видел тогда: выцветший серый сайдинг и зашторенные окна. Он выглядит таким же пустым, как и в ту ночь, но этого не должно быть. Этого просто не может быть.
Я спрыгиваю вниз и ощущаю, как удар отдается в раненое плечо. Пулевое ранение все еще пульсирует, но температура спала. Я перекидываю рюкзак на здоровую руку и достаю из переднего кармана пузырек «Кефлекса» — еще одно напоминание о том, как Рэйн пыталась мне помочь.
Сунув одну таблетку в рот, я пересекаю заросший задний двор с четким намерением найти ее и отплатить ей тем же.
Я сворачиваю за угол дома, прохожу мимо отцовского грузовика, припаркованного на подъездной дорожке, и поднимаюсь по обшарпанным ступеням к парадной двери. Мое сердце застревает в горле, когда я поднимаю кулак, чтобы постучать, но звук, доносящийся через разбитое дверное окно, заставляет мою кровь застыть в жилах.
Я слышу, как играет музыка.
Это песня гребаных «Twenty One Pilots».
— Рэйн? — кричу я через разбитое окно, надеясь, что она просто выйдет ко мне и откроет дверь. Если бы все в жизни было так просто.
— Рэйн? — кричу я громче, чувствуя, как артерия на моей шее пульсирует сильнее с каждой секундой, которая проходит без ответа.
Единственный ответ, который я получаю — это плаксивый голос певца, сообщающий о том, что он не может спать, потому что у людей вместо рук — оружие.