Я молчу, но горячим углем жжет мою грудь невысказанная обида — обида, нанесенная нам там, в ресторане...
В этот день в вагоне-микст начал свою работу военно-полевой суд.
К вечеру начались первые казни.
А ночью мы уносились на тройке быстро к востоку, к первой незанятой железнодорожной станции, чтобы оттуда уехать дальше. Туда, где большое, большое море. И где нет ужаса...
С тех пор я вздрагиваю, когда слышу где-нибудь эту игранную-переигранную мелодию — Молитву Девы. Я волнуюсь, охваченный снова тогдашней обидою, невысказанной, несовершённой, но большой обидою.
Но еще больше я волнуюсь, когда слышу разухабистый, бурный и такой веселый матчиш. Тогда я встаю и ухожу.
И следом мне несутся назойливые, безостановочные звуки этого гимна похоти...