— На всякий случай прикройте лицо.
Он достал из кармана зажигалку и стал ждать. Когда весь бензин из бака вытек, он чиркнул колесиком и поднес огонек к облитому топливом боку снегохода. Моментально загудело пламя. Огонь быстро охватил корпус «полариса». Смешанный с маслом бензин горел дымным оранжевым пламенем. Его языки принялись лизать лакированные бока, детали из пластика и сиденья. Остановившаяся колонна и пространство между нею и ельником окуталась клубами дыма. Максим вскочил и потянул за собой Сандру, на бегу заорал:
— Все к лесу!
Виктор пружинисто поднялся, поднял за шиворот Саньку и наподдал ему в зад ногой:
— Бегом ма-арш!
Тот неуклюже помчался вперед. Сверху загремели выстрелы. Над головами бегущих неслись пули. Роман сдернул с нарт сидящего, как истукан, американца и потащил его к лесу. Впереди мелькала спина бегущего поляка. Сандра добежала до ручья и прыгнула на тот берег. Она всего немного не долетела и упала в воду. Рядом плюхнулся Максим. Девушка принялась карабкаться вверх, Макс уперся сзади плечом и буквально вытолкнул ее из воды. Сзади раздался взрыв, воспламенились газы в пробитом баке снегохода. Во все стороны полетели пылающие обломки. Еще одно усилие, и участники забега попадали среди молодых елок, хватая распахнутыми ртами морозный воздух. Ярко горел снегоход, его пламя освещало пятачок местности радиусом метров в десять. От костра шел густой дым.
— Все здесь? — задыхаясь, прохрипел Максим. В ельнике были все. Некоторое время пули сбивали ветви елок, и на лежащих сыпались щепки и иголки, а потом огонь прекратился.
Максим осторожно встал на ноги. Подошел к Виктору.
— Нужно уходить отсюда. Пойдемте, нам нужно выходить вон на ту сопку, — он показал на темнеющую на фоне неба вершину.
— Да, — подтвердил Конев, — разлеживаться некогда, — нужно отрываться.
Помогая друг другу, участники группы поднялись и, утопая в снегу, побрели в указанном направлении. Ельник был густым, ветки мешали двигаться, хлестали по лицу, путались в одежде. Они прошли метров сорок пять, и островок растительности внезапно кончился. Впереди до самой сопки лежало открытое пространство — метров триста голого, покрытого снегом, схваченного морозом болота. Заснеженное поле ярко заливал своим светом молочно-белый месяц. Как только первый, шагнувший на открытую местность, вышел из-под прикрытия ельника, бабахнул выстрел, и прямо ему под ноги ударила пуля. Далекий голос дурашливо крикнул:
— Ты туда не ходи, ты сюда ходи! Туда ходи — на тот свет попади!
Виктор плюнул и упал в снег. Положение было — хуже некуда, их загнали в классический «котелок», из которого было только два выхода: в плен или, как кричали с сопки, — на тот свет. Каждый мог выбирать, что ему больше нравилось. Еще хуже было то, что все промокли. Пока они двигались, было терпимо, а теперь в свои права вступил мороз. Стало ясно, что долго они не продержатся. Под прикрытием холмика в центре леска попробовали развести костер. Но его тут же разбросали прилетевшие с сопки пули. Их ждала ночь в снегу. Пришлось снять промокшую одежду, отжать ее и снова надеть. Чтобы было теплее, они сбились в кучу. Но теплее не становилось, мороз крепчал. Кое-как удалось развести крошечный огонек в снежной яме. По очереди сушили обувь и грели ноги, делать это приходилось лежа в снегу. Русские военные время от времени посылали наугад в ельник несколько пуль, и пули пели свою заунывную песню над головами лежащих.
Давыдов дремал у костра, пока все шло по плану. Противника загнали в капкан, вырваться из которого не было никакой возможности. Дежурная смена наверху развлекалась тем, что обстреливала ельник. Свободным от вахты разрешалось находиться внизу, а одному из них, в соответствии с разработанным майором графиком, полагалось спать. Обстановка была сносной, у дежурящих задача не трудная: они были обязаны, меняя свое местоположение, постреливать по противнику из разных огневых точек, нагонять на них страху, держать нервы натянутыми, а рассудок — на грани психического срыва. Внизу — горячая пища, теплое укрытие. Так воевать было можно.
— К утру у этих гавриков нервишки должны сдать, — уверенно сказал врач.
— Хорошо бы, — неуверенно сказал Анатолий, — сдадут ли?
— На морозе без огня сейчас долго не просидишь. — К костру подошел Федюшин:
— Товарищ майор, а как будет по-английски «Американские оккупанты, сдавайтесь»?
— Зачем это тебе?
— Для более эффективного воздействия, чтоб знали, что нам о них все известно.
— Тогда лучше кричи, чтобы отдали кассету от стримера, — сказал Анатолий, — если охота глотку драть.
— Пусть орет, хуже не будет, — поддержал идею врач, — фрицы в войну такой прием регулярно использовали. Когда лежишь голодный на передовой в снегу, а тебе с той стороны про горячий суп орут, аж тошно становится, кишки прямо в узел завязываются.
— А как это будет, ну, типа, гоните кассету? — спросил сержант.
— Сейчас соображу, — напряг извилины майор. Говорила им в академии «англичанка»: «Не хотите забыть язык, хоть иногда заглядывайте в учебник!» А сколько раз давал себе слово раз в неделю заниматься «инглишем», — необходимая вещь в век информационных технологий. Наконец, он кое-как соорудил выражение:
— Янки, гоните кассету от стримера!
Он сообщил английскую фразу Федюшину, и тот помчался сообщать ее Чернову.
Ночь прошла под звуки выстрелов и вопли русских: «Янки, ран зы картридж фром э стример!!!» На корявейшем английском они требовали отдать им то, из-за чего Сандра столько вытерпела. Иногда в небе яркой звездочкой загоралась осветительная ракета. Ее свет заливал лесок слепящим светом. Девушка отошла от остальных подальше, достала ножик и разобрала кассету. Задрала рукав, аккуратно намотала магнитную ленту вокруг запястья. Собрала пластмассовый корпус уже пустой кассеты и убрала его в карман. «Так будет надежнее!» — решила она. Остальные жались в кучу. Один только Конев бродил по лесу, не оставляя попыток развести нормальный костер, но все его попытки были тщетны из-за непрекращающегося обстрела.
К утру умер Дик Доусон, он просто замерз. Сандра пыталась тереть его снегом, делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, но все ее попытки были бесполезны.
Хмурый осунувшийся Стас оттащил девушку в сторону и сказал:
— Он просто сам этого захотел, перестал бороться, поэтому и замерз. Вы ни в чем не виноваты.
От былой щеголеватости поляка не осталось и следа. Сандре хотелось плакать, но от усталости сил не было далее на это. Они, понурившись, сидели в снегу рядом с замерзшим лейтенантом, и каждый с ужасом осознавал, что следующим может быть он сам.
— Все, хватит, навоевался во… — сказал Кошкин и провел ребром ладони у подбородка, — больше не лезет. Пора сдаваться.
Его поддержал Елкин:
— Они нас или перестреляют, или мы сами тут сдохнем.
— Пока не перестреляли, — возразил Стас. Грохнул очередной выстрел, сбившая верхушку елки пуля осыпала его лицо хвоей.
— Цся крев, вшистко едно! — ругнулся разведчик.
Подошел Виктор, лицо совсем не выглядело хмурым.
— Ну, как специалист по военным вопросам, могу вас обрадовать, — сказал он достаточно бодрым голосом, — дело не так уж и плохо!
— Ты о чем? — хмуро спросил Максим.
— Во-первых, у них не так много людей, человек пять, максимум — шесть.
— С чего ты взял? — спросил Елкин.
— Это просто, по промежуткам между выстрелами. Обычно по нам стреляют двое с разных огневых точек.
— Что еще?
— Во-вторых, они тут одни. Если бы их было больше, нас уже давно взяли бы в кольцо.
— То так, — кивнул поляк, — сходится. С других сторон никого нет.
— Разумеется, сходится, — убежденно сказал Виктор, — а в-третьих, хорошо стрелять из них умеет только один, я ночью нарочно пробовал в разных местах разжигать костерки. Сначала мне его тут же гасили с первого выстрела, а потом просто стреляли для острастки. Скорее всего, в это время наш снайпер спал. Наверное, это был сам майор, а не его подчиненные.