– О, милый, это будет самая кровавая твоя жертва, – страстно прохрипела восторженная мужским гневом Айни податливая красотка. Ей доподлинно было известно, что в жертву будет принесен только очередной холст с её кровавым изображением, но не она сама – ни душою и ни телом. Гнев домушника её возбуждал, поскольку в ласках его Чень всегда искала не только грубо мужскую силу, но и виртуозную утонченность воровских ласковых пальцев, вскрывавших её эрогенность в самых неожиданных точках. Под этими пальцами тело Чень обычно трепетало и пело!
В мире только прошло четырехбальное землетрясение, во время которого хо-дуном ходила земля, а в квартирах с многочисленных шкафчиков и этажерок слетали хрустальные вазы, которыми премировали население ещё при про-шлом режиме, да соскальзывали со стен на пол картины эпохи социального кретинизма, из которой выкарабкивались постепенно – всякий как мог. Ведь во все времена каждый в мире рождался и умирал в одиночку. Но влюблённые топ-модель и домушник только блаженствовали от переполнявший их сросшийся навсегда душевный ансамбль чувств…
Так бы в их мире всё длилось до бесконечности, но вдруг взгляды Чень Хо и Айни ещё там, во дворе выхватили из толпы согбенную фигуру безногого рэ-кетира Стинга, тихо сходившего с ума у водосточной трубы. Во всей кро-мешной человеческой сутолоке только этот безногий мужик был единствен-ным, кто не перебегал панически с места на место, негодуя на причуды ред-кого природного катаклизма.
Он просто сидел на вечном для себя месте и безотчетно ни перед кем страст-но молился в нижний раструб порыжевшей от времени водосточной трубы. Молился, как видно, самому Богу. Минуя земных и поднебесных посредни-ков… Это обстоятельство больше всего поразило самого домушника Айни и просто ошеломило Чень Хо.
До сих пор Айни казалось, что право на диалог с Богом всецело принадлежал только ему. А Чень Хо просто не допускала, что к Небу может тянуться кто-нибудь ещё, кроме бабочек… Но Чень Хо вскоре представила парящего по небу безногого нищего, а вот Айни…
Он, молившийся Богу на высших человеческих нотах, которые только могло даровать ему Творчество, допустить соперника перед ликом Господа уже просто не мог. С этих пор Айни решил поиграть ещё в одну, совершенно новую для себя игру, и возомнил однажды исклюзивно для безногого Стинга самого себя под бездонным Небом – Творцом!
– Забери меня, Господи, – страстно шептал безногий.
– Забрать, а за что? – ехидно вопрошал безногого рэкетира домушник.
– За муки мои тяжкие! Не способен их более переносить я, Господи!
– Печально, Стинг, мне слышать такое. Не ты ли убивал, калечил себе по-добных, пока я не свершил свой справедливый суд десницей своей?
– Грешен я, Господи, но муки мои тяжкие. Я постиг, что созидаешь ты красо-ту, а я недостойный уничтожал её, полагая, что уничтожаю уродов своего беспортошного мира.
– Не вся красота, Стинг, что на лбу написана, а та, что на роду Богом назна-чена. Видал ли ты все великолепие красоты женской попки? Я просто жен-ского плечика…
– Прости, Господи, уже и не увижу…
– Красота, она бездонна, Стинг, и может быть, в том виде, в котором она могла быть тебе явлена, не лиши ты себя бандитской скверной здоровья, ты ее и не увидишь, но я стану посылать тебе безногому образы величайшей земной красоты, и в тот миг, когда ты постигнешь ее, я предоставлю тебе ле-стницу на Небо и избавлю от дальнейших мучений.
– Благодарю тебя. Боже, – возликовал безногий. – Я приму твои правила и заслужу лестницу на Небо. Я уйду и упокоюсь в мире том, из которого ты являешь земную жизнь, и куда неувядаемая земная красота исчезает, чтобы жить пред ликом Господа вечно!
– Ты правильно понял меня, малыш Стинг, – патетически поддержал его Ай-ни и в ту же ночь соорудил направляющую лебедку для бечевы, на конце которой привязал и отослал на землю к Стингу на самое дно бездонного колод-ца двора свое самое несовершенное первое творение….
Стинг долго всматривался в присланное полотно. Он осторожно ощупывая его руками, губами, мыслью… Оно было одновременно и отвратно несовер-шенно и наивно восторженное. В нем ещё не пела кисть Мастера, но даже тот неловкий мастерок, который неопытный маляр принял случайно за кисть сказал ему о многом. Он почувствовал поволоку глаз, свежую прелесть жен-ских плечей, волнительную ауру волос и какой-то детский восторг. Об этом он и рассказал в тот же вечер Творцу…
Тут-то Айни вдруг впервые задумался. В лице Стинга он невольно получил прекрасного критика, который заговорил с ним на языке одного единствен-ного постороннего Зрителя. Но, похоже, глазами и ощущениями Стинга с ним самим в обратку заговорил Бог!