По совету Стинга он внес некие изменения в это и в последующие полотна и даже почувствовал, что и в красном полотне, в котором он захотел наконец-то высказать ВСЁ! – наметился прорыв.
На завтра шёл густой снегопад. Второе полотно шло в колодец двора рывка-ми, но Стиг, уверовавши в присутствие на Земле Божественной красоты, пе-речитал ночью всё, что отыскал в библиотеке своего учёного дедушки, который до времени ТРЕХ РЕВОЛЮЦИЙ был городским хранителем БОЛЬШОЙ БИБЛИОТЕЧНОЙ ПЕЧАТИ и держал у себя дома целый филиал запрещен-ных для прощения в дальнейшем книг.
Стинг их ранее не читал, а посему по-терял и Веру, и Ноги, и рад бы в самом скором будущем возвратить самому Господу свою доселе бестолковую жизнь Но со вчера он уже смог бы поговорить с богом о поэзии полотен великих мастеров прошлого и о сакральной наскальной живописи древних. Жить стало почему-то ему интереснее, и поэтому еще с большей страстью и обожанием принял он второе полотно Стинга.
На этом полотне неуверенность художника говорила с ним некой холод-ностью, он словно отступился от прекрасной натуры. Еще хуже дело обстоя-ло с третьим полотном. Бог просто обозлился на свою прекрасную натурщи-цу – так она была хороша и так неприступна для Божьего же понимания и копирование кистью. Стинг так и сказал и даже посочувствовал Творцу. А еще посоветовал рисовать ему не по-Божьи – разумом, а по-Человечески – сердцем.
– Ты свой космический Разум не применяй там, где нужно применить про-стую Человеческую боль. Если хочешь, прими ее от всего сердца немножеч-ко от меня. Я так настрадался, что моя боль придет к тебе органично и не ос-корбительно…
4.
Теперь уже Айни точно знал, как рисовать ему свою красную женщину. Он рисовал с таким неистовством и талантом, что у Чень Хо стали учащаться оргазмы даже во время сеансов. Тогда прелестная натурщица теряла всяче-скую весомость и почти что теряла сознание. Тогда Айни осторожно и ласко-во, отчаянно и трепетно любил ее и вновь принимался за работу. Успешно подвигалась и его новая работа над универсальной фомкой, которой он, на-конец, взломал бронедверь старого сексота и обнаружил за ней пьяного ста-рика.
Старик Облапошин был жалок:
– Я ждал тебя, сынок, в те годы, когда растаскивали партийный общак. Тогда бы с твоим талантом ты не пропал бы. А что нынче, сынок, – рисуешь голую бабу, на которой и отметки поставить негде и дразнишь калеку. Отступись от него – сам подохнет, как падло. А вот деда его я сдал в цугундер.
– Убивать мне тебя жалко, старик, – возразил перепачканный красками Айни. – Я просто заберу у тебя этот дверной замок и сдам его в Музей Трех Рево-люций – в раздел высочайшей человеческой подлости. А ты знаешь, гнида, что даже безногий опять жить захотел. И ты ещё поживешь, и ты это уви-дишь. Он станет прекрасным худкритиком, а тебе, волку позорному, заплю-ют всю квартиру.
– Дурак ты, Айни, и ничего у тебя не получиться. Ведь я же не простой по жизни сексот. Бери, сынок, выше – я же Хранитель Власти. Вот все эти пре-зиденты приходят и уходят со своими Правдами и Нравоучениями, со своими Добродетелями и Пороками, и если бы не такие, как я, в нашей стране каж-дый день бы происходила новая ре-во-лю-ци-я! Да я даже не стану ни тебя, ни твою стервозу, ни этого молящегося безногого наказывать. Вы сейчас ока-зались на заранее спланированных мною для вас местах. Ты у нас теперь временно и. о. Бог, Стинг – агнец Божий, а твоя топ-моделька – это крепко-накрепко связующее всех вас звено… Что же касается замка, – пьяница мед-ленно улыбнулся, – то после каждой революции принято менять и усиливать замки охранения новой власти… Да прости Господи, не от прошлой, а от на-ро-да! Чень Хо, Айни, Стинг и даже я – Облапошин, и самые мелкие репор-теришки из Агентства Всяческих Новостей – это народ!
Айни горько плюнул и вышел, а старик Облапошин принялся по детски, как мамкину сиську, досасывать третий флакон Араратского коньяка…
"На горе Арарат растет сладкий виноград…" – при этом жиденько со стари-ковской хрипцой браво подвывал он.
5.
Красная картина была почти что готова. Айни захотел показать ее напосле-док Стингу, подарить Чень Хо и отбыть в загородный монастырь, где он уже тайком разведал для себя пожизненное местечко. Любить саму Чень Хо бо-лее чем свое Творение он бы уже не смог. Предстояло перед Небом простить прозревшего в понимании Красоты Стинга и поставить на всей истории точку. Но играю роль Всевышнего Айни и не заметил, как во всю эту историю вмешался сам Бог, которому стало вдруг любопытно выступить на стороне каждого из участников драмы последовательно неотвратимо…