— Хорошо, — она устроилась в кресле чуть удобней. — Господи… спасибо за то, что большую часть жизни я была здорова. И за то, что мою аневризму вылечили.
— Прекрасное начало, — поддержал я. — Мы слишком многое принимаем как должное. А еще? Если мне ничего не приходит на ум, я тут же вспоминаю, что наделен зрением. А вот слепые, например, видеть не могут.
— Да, конечно! — сказала она. — Господи, благодарю Тебя за то, что я вижу, слышу и могу ходить!
— И не забудьте о рассудке, — добавил я. — Мало кому удается сохранить острый ум в вашем возрасте.
Она продолжала благодарить несколько минут и обретала все большую радость, когда понимала, сколько всего принимала как должное.
— Моя внучка, мой свет в окошке — спасибо за нее…
— Знаете, — сказал я, — Бог думает о вас так же, как вы о внучке. Он вас обожает.
— Правда? Никогда не думала.
— И ему хотелось бы услышать обо всем, что вас заботит, — напомнил я. — Например, о болезни вашего мужа.
Она уже сама, без моей помощи, обратилась к Богу и долго рассказывала о том, как волнуется за супруга. Наконец я сказал:
— Любые хорошие отношения подразумевают не только разговор, но и умение слушать. Думаю, вы уже знаете, как прислушиваться к Богу.
— Разве? — привстала она.
— А с чего бы еще вы примчались к нейрохирургу поговорить о вере? — улыбнулся я. — Не по записи и без косметики? Как думаете, кто подал вам эту идею?
Джоан выгнула брови от удивления. И правда, это было на нее не похоже.
Я чувствовал глубочайшую благодарность. Я стал свидетелем чего-то бесценного, и мой день совершил неожиданный и чудесный поворот. Джоан подошла ко мне и обняла — слегка официально. Я проводил ее до двери. Ее чувства трудно было прочесть, но я видел: она отличалась от себя прежней — той, что ворвалась в мой кабинет чуть раньше. Рядом с ней словно веял ветерок. Ее лицо просветлело. Мне нечасто удается стать свидетелем того, к чему приводят мои беседы, но только что я видел, как женщина двинулась навстречу тому Единственному, кто из своей великой любви мог простить любой грех и избавить ее от тяжести вины и стыда. Это был лучший обеденный перерыв в моей жизни. Ведь что могло быть лучше, чем помочь другому поговорить с Богом? Такая беседа способна исцелить нас и совершить то, на что не способен ни один врач.
Да, и я тоже[10].
* * *
Когда я начал молиться вместе с больными, то вскоре понял, что не увижу, как изменится их жизнь, — наши беседы длились очень недолго. Да и разве я мог следить за ними? Даже по медицинским резонам — и то вряд ли. Мне редко доводится видеть всю панораму их странствий по дорогам веры. Я причастен лишь к короткой встрече, к снимку в альбоме жизни, сделанному во время чрезвычайных обстоятельств. Я мог лишь дать им некое подобие покоя — в дни страха и боли — и отдать все силы на то, чтобы успешно провести операцию; дальше они уходили своими дорогами. Вряд ли кто-то посмел бы винить их за желание держаться вдалеке от больниц — после всего, через что они прошли. Если наши беседы и повлияли на них, узнать об этом я не мог — разве что иногда, спустя несколько месяцев после операции, они присылали мне письмо или открытку. Многие благодарили; их было достаточно, чтобы я продолжал идти той же дорогой, — но я думал, что не так уж и сильно менял их повседневную жизнь. Я утешался тем, что дал им все возможное и их жизнь стала чуть лучше — даже если кому-то мог показаться странным возносивший молитвы врач.
Время от времени больные приходили в госпиталь и делились своими историями. Глория, милая женщина, разменявшая шестой десяток, однажды заглянула ко мне — спросить о снимке, который она сделала в ходе врачебного наблюдения после выписки. В последний раз мы виделись полгода назад — у нее в затылочной области нашли доброкачественный пучок чуждых сосудов, а также несколько небольших аневризм. Снимок показал, что аневризмы остались без изменений, и мы решили не проводить операцию.
— Помните подругу, с которой я приходила в прошлый раз? — спросила Глория, когда мы обсудили снимок.
— Вроде, но не очень, — признал я.
— Ее звали Гейл. Не помните? Вы еще за нас молились.
— Да, видимо, — согласился я, так ничего особо и не вспомнив.
— Так вот, вы за нас помолились, мы потом вышли из вашего кабинета, прошли в коридор и просто обнимали друг друга и плакали. Мы не могли понять, почему плачем. Это было так необычно! Мы просто хотели плакать от счастья.
Это меня заинтересовало. Я и не представлял, что таким может быть отклик на простую молитву о здоровье.
10
He могу вспомнить все, что я говорил Джоан — после того, как она испытала чувство этой «облачной легкости». Здесь я привел те слова, какие обычно говорю всем, кто хочет двинуться навстречу Богу.