Есть свидетельства, что Карако и Чоран были знакомы, но насколько близко, проверить уже невозможно. Этот поразительный факт тем менее поддается пониманию, если учесть отвращение румынского пессимиста к еврейскому фанатику аннигиляции. Чоран сторонился Карако, считал его бездарью и графоманом. Известно, что он выбрасывал книги Альбера, которые тот слал ему в знак уважения. Мы не беремся судить о личностных оценках диктаторов духа, ибо нередко случается, что они вступают в конкуренцию подобно торгашам, и в свете борьбы за признание компрометируют не столько противника, сколько самих себя.
Святейшие и гениальнейшие из смертных пусть не сбивают вас с толку: не забывайте, что они мало отличаются от вас, и какие бы заслуги они не имели, это не оправдает вашу бесцельность. Не обожествляйте своего ближнего, если не хотите походить на собак, которым люди кажутся богами 5 .
Забавный факт: в последние годы нигилизм становится своеобразной субкультурой, как мода среди неприкаянных интеллектуалов. Чоран, стараниями своих многочисленных последователей и эпигонов, вписывается в пантеон канонизированных классиков. Так было когда-то с идеей буддийской нирваны или искупительной смерти на кресте — метафизическое НЕТ из шизоидных миров отверженных одиночек переходит к толпам и превращается в басню, анекдот, миф, религию, идеологию, что угодно. Однако и сами «пророки» порой грешат против собственных истин, перенимая мещанские добродетели, заводя семьи, ползая на коленях перед сильными мира сего, отрабатывая деньги в партийной агитации, словом, деградируя до простых представителей народа. Черный юмор, ностальгия и любовь к музыке у Чорана закончились деменцией в доме престарелых, но не нельзя осуждать писателя за то, что он не дерзнул своевременно «выпилиться», да и какой в этом смысл, если все равно помрешь, к чему это суицидальное дезертирство аскетов и ясновидящих: приговоренный к казни требует немедленного исполнения приговора, — выглядит это эффектно, но странно. Впрочем, пусть каждый сам будет режиссером своего персонального театра абсурда.
В одной монографии по психопатологии дается следующее определение интеллектуального социопата, ведущим симптомом ментальной болезни которого является графомания, или на языке клинической психиатрии «письменная гиперпродукция»: зацикленность на одной и той же мысли на протяжении многих сотен страниц, непоколебимая уверенность в собственной правоте, часто он выдает свои патологические измышления за революционные открытия, — психопат не сомневается, что его работа опровергает все известные на данный момент представления о мире и творении, он уверен, что добрался до первопричин явлений, над которыми много столетий бились знаменитые исследователи, и ему открылась «истина в последней инстанции». Караковские тексты наводят на подозрение о клинической паранойе их автора, мало того, они целиком соответствуют определению графомании, — из трактата в трактат Карако развивает две-три идеи, пересказывая их на разные лады, так что создается впечатление, будто он просто меняет слова местами, сохраняя общую тональность непримиримой вражды с миром, его любимые слова: смерть, хаос, катастрофа, война, ненависть, женщина (в уничижительном смысле). Но было бы ошибкой и легкомыслием причислять его к когорте конченных графоманов и городских сумасшедших; да, как для заурядного академического мыслителя, он яростно непримирим, его неадекватность в том числе и по вопросам рас, — одна из причин, почему о Карако умалчивают во Франции, однако и заурядный псих, со своей стороны, не захочет иметь с ним дело: Карако максимально откровенен, его ничем не подкупишь, одержимость идеей «конца света» и «заката человечества» сближает его с религиозными фундаменталистами, и, вероятно, нынешние разборки мировых гегемонов с маленькой исламской сектой дали бы Карако очередной повод для антигуманных и неполиткорректных заявлений. Достаточно перечислить названия его работ, чтобы увидеть, как актуален он в настоящий момент и с какой проницательностью ему удалось поймать логику европейской истории: «Феноменология апокалипсиса», «Маршрут через руины», «Классы и расы», «Повиновение или рабство», «Могила истории».
Уже в 60-х годах, проживая во Франции, Карако негодует по поводу смешения национальностей и рас на европейском континенте. Примерно о том же писали Шпенглер и Эвола, однако Альбер не теоретизировал безудержно как автор «Заката Европы» и на нового сверхчеловека он мало надеялся, подмечая лишь то, что наблюдал самолично. Его раздражают арабы, негры, евреи, которые в разношерстном скопище заполоняют улицы крупных городов, ничем не отличаясь друг от друга. Мы полагаем, что пресловутый караковский расизм есть реакция на политику утверждения свобод «маленького человека», в своей посредственности. Мы полагаем, что пресловутый караковский расизм есть реакция на политику утверждения свобод «маленького человека», в гедонистической морали и ничтожестве стремящегося к такому признанию, о котором не могли мечтать ни гении, ни святые, ни выдающиеся завоеватели прошлого.
5
В