Вдохновенный таким видением, человек не замечает мелочей, говорил старец, ведь все его внимание молитвенно устремлено ко Христу, и он не может грешить. Тогда жизнь течет просто, естественно, но из-за молитвенного напряжения одновременно и безгрешно, и свято, а без вдохновения — все скучно, уныло, мертво, и греха не избежать. Старец говорил: «Сердце христианина-монаха должно быть подобно вулкану. Чуть затронешь, и польется горячая лава». Так и было со старцем. Он, бывало, начнет читать: «Отче наш», а дальше — не может, потому что его душат слезы.
Как и вся его жизнь, молитвенный облик старца был прост, естественен, в нем не было ничего «театрального», ибо он более всего любил и ценил святую монашескую строгость во всем и ту царственную свободу духа, ни от каких внешних обстоятельств или принуждения не зависящую. Жизнь его духа была действительно «сокровенна со Христом в Боге», и проходила в «тайной клети» сердца. Лишь в последние его месяцы приоткрылась она, и нам дано было видеть, лишь отчасти, как он плакал поистине Гефсиманским плачем.
Незадолго до смерти старец часто повторял: «У меня нет больше слов; я все сказал Богу». И на самом деле, в то время его молитва шла дальше всяких слов, которые, как и всякое человеческое явление, ограничены, и претворялась в «неизглаголанные воздыхания» сердца, в безмолвное предстояние его духа, плененного видением Христа, молящегося в Гефсимании и восходящего на Голгофу. В таком-то состоянии он достигал подлинного созерцания, «когда небесные реальности становятся очевидными для нашего духа». И когда умиление переходило некую грань, тогда его немощное, престарелое тело едва выдерживало напор плача. В те моменты он мог умереть от чрезвычайной боли.
В такой молитве, повторяя со слезами слова: «Господи, приими душу мою...», старец Софроний перешел от смерти в жизнь нестареемую во Свете возлюбленного им Христа. Мы же ныне с твердым упованием о том, что старец в неизреченном смирении предстоит Святой Троице и, по обещанию своему, ходатайствует о мире, о котором он так долго и глубоко болезновал, благодарные за все «моления же и молитвы, которые он с воплем крепким и многими слезами» принес Богу о каждом из нас в жизни сей, всеблагоговейно возносим свою молитву о нем:
Со святыми упокой, Христе, преподобнаго раба Твоего, и молитвами его помилуй нас и мир Твой.
Аминь.
Схиигумен Серафим (Барадель)
МОЛИТВЫ КАЖДОДНЕВНЫЕ
Утренняя молитва[7]
БОЖЕ ВЕЧНЫЙ, Царю Святый, Творче небу и земли, Иисусе Христе, Отца безначальнаго собезначальный Сыне, неизследованною благостию призвавый мя от небытия в жизнь сию, даровавый ми благодать крещения и Свышняго пакирождения, положивый печать Духа Твоего Святаго на уды тела моего; Ты бо вложил еси в сердце мое желание взыскати Тя, Единаго истиннаго Бога, услыши и ныне молитву мою.
Ни жизни, ни света, ни радости не имам, разве Тебе, Боже. Несмь достоин воззрети на Тя, от множества грехов моих, но, якоже рекл еси учеником Твоим, яко вся елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете и еже аще что просите во имя Мое, то сотворю, дерзая призываю Тебе: очисти мя от всякия скверны плоти и духа и научи мя како достоит молити Тя.
БЛАГОСЛОВИ день сей, егоже дал еси ми, недостойному рабу Твоему, и силою благословения Твоего сподоби мя, на всякое время и во всяком месте, сердцем чистым глаголати и делати во славу Твою, с терпением, смиренномудрием и любовию, в духе мира, кротости, великодушия и премудрости, и предзрети Тя предо мною выну.
СКАЖИ МНЕ, ГОСПОДИ, путь воли Твоея, по безмерной благости Твоей, и даруй мне непорочно ходити пред Лицем Твоим. Ты, мирный Царю, испытуяй сердца и утробы, веси всю нищету мою и безумие; Ты веси ослепление мое и неведение, но и желание сердца моего зриши, и болезни и скорби души моея не скрыты пред Тобою.
7
Старец Софроний так пишет о написанной им «Утренней молитве»:
«Если просто читать эту молитву, то, быть может, довольно и пяти минут, но если читать ее с умилением, с глубоким чувством покаяния и плачем сердечным, чтобы возросло ее спасительное действие, то потребуется гораздо большее время. Лично у меня, на такую молитву уходило не менее часа, а иногда даже и до двух часов. Тогда каждое из этих слов живется с глубоким проникновением в его подлинный смысл и значение. Пребыв в атмосфере этой молитвы хотя бы час, мы увидим, что дух этой молитвы как бы сгущается вокруг нас и становится силою, сохраняющею нас в течение дня от всякого вредного влияния, извне находящего на нас. А если совершится и большее сего, то есть, к нам прикоснется Перст смиренного Бога нашего, — то человек исходит из пределов этого мира и причащается мира Божественного.
Когда с нами случится подобное, тогда мы рождаемся для вечного Царства Отца и Бога нашего, и уже все земные положения, какими бы они ни были высокими, или, напротив, низкими и сокрушающими нас, утрачивают свою губительную силу, и всякая рана от прошлого излечивается. Тогда человек освобождается от всякого погружающего в отчаяние чувства: будь то ощущение своего собственного ничтожества или же самое душепагубное самомнение превосходства.
Когда же душа, по дару благодати Святого Духа, познает Христово нетварное смирение, тогда, покидая тело, воспринятая в любящие объятия Отчии, она забудет свое земное происхождение...»