Переводчик, один оставшийся здесь после ухода дамаскинов, неподвижно стоял неподалеку.
Ибн Халдун, всегда знавший, когда и какое слово надо сказать, молчал: сейчас, здесь, он не знал, о чем хотел бы услышать Тимур.
— Много ли дорог по Магрибу? — спросил Тимур.
— Там дороги вдоль берега. Через пустыню нет дорог: что за дорога, когда пески ползут?
Тимур сказал с укором:
— А у нас через пески много дорог. Барханы ползут, а караваны идут. Где дорога не видна, караваны идут по звездам.
Сказал и посмотрел на историка не то выжидающе, не то с подозрением. Но Ибн Халдун упрямо повторил:
— Какие там дороги, где пески ползут! Дороги тянутся по берегу.
— Но и среди пустынь города стоят.
— Какие там города, если кругом пески.
— И есть древние города. И базары великие. Скот. Финики. Шерсть. Рабы. Лошади. Очень хорошие лошади. Много золота.
— В пустыне? О великий амир! Нет золота!
— Золота нет, а базары есть! Базары без золота? — поймал его на слове Тимур, и глаза Повелителя Вселенной повеселели. — И лошадей много.
— А как их добыть оттуда, когда они за песками? Через песок верблюды идут, а не кони.
— И кони переходят! Табуны! Те кони приучены.
— О Повелитель! Нет коней! В пустыне песок, а не кони.
— И рабов много.
— Черные. На работе не годятся. Только спят.
— Там скот хорош! — сказал Тимур.
— Скоту через песок не перейти.
— Переходит. Я видел магрибский скот. Оттуда пригоняли. Я видел…
Тимур вдруг смолк: на этих словах он попался. Заметил ли Ибн Халдун его промах?..
Ибн Халдун знал, что на те базары, до которых доходил Тимур, скот из Магриба не пригоняют, из Магриба скот в иные годы доходит до Каира, да и то длительными переходами. Тимур промахнулся, сказав неправду, и теперь историк опустил глаза, опасаясь, что изобличенный Тимур рассердится.
Ибн Халдун осторожно возразил:
— Сюда могли дойти овцы. Но овцы там невзглядные, голопузые, на длинных ногах. Такое стадо — не добыча. И если выдержит перегон, костляво бывает. А тут его не нагуляешь, тут его кормить нечем: здешнюю траву он не ест.
— Для хорошего скота у нас лепешек хватит.
Только теперь Ибн Халдун взглянул на Тимура. Глаза их встретились. И оба не отвели взгляда, глядя прямо друг другу в глаза со вниманием.
Тимур приподнял брови.
— Как продвигается ваша работа, о коей я вас просил?
— Слава вам! По вашему слову я закончил «Дорожник». Без вас я не нашел бы сил на такой труд.
— Я намерен его послушать.
— Остается только перебелить некоторые страницы, куда я вписал подробности, чтобы вам видней была дорога.
— Чем же мне отблагодарить вас? Скажите. Любую вашу просьбу исполню.
— Мое желание одно, о щедрый Повелитель, оно одно — служить вам.
— Вот как… — ответил Тимур и задумался.
Он опять взглянул на Ибн Халдуна.
— Говорят, у вас очень хороший мул.
— Мой мул?
— Да.
— Простой мул. Но резв, крепок.
— Продайте мне своего мула.
— Моего мула? Вам?
— Да.
— Нет! Ни за что! Такому человеку, как вы! Нет!
— Почему?
— Я сам принадлежу вам, а значит, и мое имущество. Возьмите все, что бы ни приглянулось! И мула тоже.
— Нет, я хочу его купить. Сколько он стоит?
— Я не помню цены, какую за него дал.
— Так я узнаю, чего он стоит. А пока скажите свое самое заветное желание.
— Право, у меня нет иного желания.
Ибн Халдун замер. Горло его сжалось. Воздух пропал. Казалось, сердце остановится. Но он сумел справиться с сердцем и покачал головой.
«Ловушка, — думал историк с привычной настороженностью, испытывает!..» Но почтительно поклонился:
— Мне лестно здесь. Мне зачем уезжать?
— Потому я и покупаю вашего мула. Отныне своим седлом седлайте любую лошадь из нашего табуна, как мой соратник. Так чего же стоит мул?
— За мула цену дайте сами, милостивый амир!
— Я пришлю вам деньги за мула.
— Я сберегу их, как сокровище.
— Ну вот и поладили! — кивнул Тимур.
Казалось, беседа закончена. Оба замолчали. Но, пользуясь этим благосклонным молчанием, Ибн Халдун заботливо спросил:
— Хорошо ли вам тут, во дворце Аль Аблак? Понравилось?
— Кто-то тут книги разбросал. Ковры уволок.
Снова наступило молчание.
Тимур спросил:
— А что значит это прозвище: Аль Аблак?
— Смысл один, но понятий много — пестрый, пегий…