Войскам Халеба дали отдых. Несколько дней они набирались сил, не нарушая покой завоевателей.
Тимур понял, что это затишье означает сборы к решительной вылазке, и разгадал затею арабов.
В одно из утр городские ворота раскрылись, и Содан вывел половину всех войск в степь. Остальных оставил в городе, заполнив ими улицы, ведущие к воротам, чтобы в переломный час битвы в бой вошли свежие силы. Около тридцати тысяч наиболее опытных воинов ринулось на стан Тимура.
Тавачи, брат Худайдады, военачальник не менее опытный, не оценил сил Содана, и коннице Халеба, предводимой Гаиб-аддином, удалось врубиться в ряды завоевателей и ворваться в их стан.
Султан-Хусейн и быстро разобравшийся в обстановке Худайдада разделили войско арабов, начав оттеснять арабскую конницу к рыхлым валам. Лошади увязали в сыпучей земле, их подвижность ограничилась.
В горячке битвы Содан вдруг увидел: справа как из-под земли появляются неведомо откуда взявшиеся войска Тимура, а слева впереди пехоты неуклюжей рысцой, развернутым строем сюда спешат слоны.
Содан с небольшой конницей кинулся назад к воротам, чтобы возглавить запасные силы, ожидавшие приказа выступить из города. Но к воротам уже приближалась свежая конница, тайно, в ночной тьме подтянутая к Халебу по приказу Тимура.
Содан успел заскочить в город, но несколько тысяч воинов дамасской конницы оказались оттесненными от ворот.
Тогда, пробившись через первые отряды набегающего врага, они кинулись уходить по дороге к Дамаску. Сначала вгорячах не заметили их ухода. Позже, уже ночью, в погоню за ними кинулся царевич Султан-Хусейн.
Конница Тимура вслед за Соданом ворвалась в город. В узких улицах завязалась жестокая сеча. Все войска, утром вышедшие из Халеба, оказались отрезанными от города, и на них надвинулись слоны.
Слоны еще только надвигались, когда не видевшие их мирные кочевники и земледельцы, собранные сюда из арабских оазисов, оцепенели от страха. Очевидцы впоследствии рассказывали, что люди при виде неведомых животных останавливались, потеряв волю двигаться и обороняться.
Кинулись бежать, но город уже не мог дать им убежища. Слоны, оттеснив к рвам, принялись давить их, поднимать хоботами и кидать оземь себе под ноги. Остервенение слонов нарастало.
В стане изрубленная, разобщенная конница Халеба тоже срывалась во рвы. Уже Гаиб-аддин на дне рва был задавлен срывающимися в ров лошадьми и своими соратниками. Уже и длинношеий старик, раненный в живот, скорчившись, привалился к земляному валу, потеряв старинную широкую саблю, глотая воздух. Но Тимур свои свежие силы еще только вводил в бой. И все новые и новые его войска входили в город.
Содан едва успел протиснуться за внутренние стены.
Затворясь в той же высокой башне, он, Темир-Таш и историк Низам-аддин видели, как слоны и завоеватели, наполнив до краев ров телами защитников, раненых и потерявших разум от ужаса и тесноты, подошли вплотную ко рвам, переполненным живыми людьми.
Тогда слоны, управляемые кроткими индусами, не вкушавшими мяса, наступили на эти ворочающиеся тела и принялись давить их, разгуливая и поплясывая.
Другие слоны в это время вошли внутрь города. Защищать город было уже некому. Враг растекался по всем улицам. Лишь во внутренних стенах, приняв остатки войск, закрыли ворота и готовились к обороне.
Слоны надвигались на толпы беззащитных жителей, спешили во все углы и переулки, где оказывались скопища людей, давя, хватая хоботами, победно трубя в упоении мести за волю, отнятую у них другими людьми в далеких джунглях Индостана.
3
По городу, сталкивая ногами с дороги окровавленные тела, к цитадели подвезли орудия.
Окружили цитадель со всех сторон. Тяжело дышали, изнемогая от усталости за истекший день.
С высоты башни Темир-Таш смотрел на это.
Он сказал Содану:
- Вот, мы договорились затвориться, а ты высунулся! Отвага хороша, когда крепок разум.
- Не ругай! Я добивался победы, а не этого.
- Мы бы и победили. Мы бы выстояли.
- Постоим теперь. Может, выстоим.
Низам-аддин, худенький, малорослый, поднял руки перед двумя этими воинами:
- Вы смеялись, а судьба была тут. Она смеялась над вашим смехом, ибо мудрость в том, чтоб не смеяться над неведомым, а опасаться его.
Темир-Таш:
- Поздно каяться. Запасы есть, будем стоять и выстоим.
Низам-аддин согласился:
- Каяться поздно. Но судьба не щадит смеющихся над будущим. Ибо в будущем могут явиться новые завоеватели и столь же самонадеянные защитники. Судьба одна знала, что мусульмане придут топтать мусульман слонами язычников.
Темир-Таш:
- Мусульмане мусульман! Такое бывало?
- Не знаю, моя память помутилась.
- Пока мы были едины, мы для него были крепким орехом. Он об нас зубы сломал бы, а разгрызть бы не смог. А начали каждый за себя решать, нас слоны одолели.
- Чувства были едины. В делах разошлись.
- Э, были бы мы едины!..
А орудия уже начали обстрел цитадели.
Каменные ядра, пробившие стену Сиваса, раскалывались либо отскакивали от стен цитадели. Били новые орудия, били прежние, стенам не было от них вреда.
Обстрел длился день, другой. Длился неделю. Стены стояли, как летом стояли стены Сиваса.
Когда завоеватели смотрели на цитадель снизу, она казалась высокой скалой, где на вершине орлы вьют гнезда.
Настал день, когда, откатив орудия от стен, Тимур выставил вперед отряд горцев.
Нашлись скалолазы из Ургута. Упираясь ладонями в скользкий камень, они показали невиданное - начали медленно подниматься по гладким стенам. Но их пронзили стрелами. Лезть в шлемах и панцирях они не сумели.
Так прошел еще день.
На рассвете защитники цитадели увидели взвивающиеся в небо бесчисленные веревки. Достигнув верха стен, они там застревали, зацепившись железными крючьями.
Так Тимур закинул на стены веревочные лестницы.
Попытки отцепить крючья и сбросить лестницы вниз были тщетны: снизу веревки туго натягивались и крючья впивались в зубцы стен. Перерубить веревки было невозможно - не доставали мечи, железные крючья были длинны. А по лестницам уже поднимались, прикрываясь щитами, бесчисленные воины. Часть их срывалась с высоты, но многие добрались до вершины и вступили в рукопашный бой.
Вслед за первыми поднимались другие, которых уже некому было сталкивать.
Бой шел по всей цитадели. На ее стенах, в ее дворах, внутри ее башен, и жилищ, и конюшен.
Ворота наконец распахнулись, и Тимур въехал во двор.
К Повелителю привели пленных.
Многие оказались израненными, иных судьба сберегла. Одни жались друг к другу в страхе, многие же встали перед Повелителем достойно и твердо.
Когда подвели коренастого Темир-Таша и рослого, крепкого Содана, Тимур присмотрелся к ним и спросил:
- Вы многих из нас погубили. Придется в том каяться.
Темир-Таш:
- Мы каялись бы, если бы мало погубили.
- Не надо б сопротивляться.
- А вас сюда звали?
- Раз мы пришли, покоряйтесь.
- А мы не хотим. Мы здесь дома.
Содан молчал.
Обоих отвели заковать в цепи.
Низам-аддину Тимур сказал:
- Историку надо описать нашу победу.
- Я ее видел, о амир, но совладаю ли с письмом...
- Историк должен славить победителя.
- Почему, о амир, победителя?
- Иначе ваше писание противно аллаху: он один знает, кому дать победу. Славить побежденного - значит противиться воле аллаха.
- Нужно время, чтобы понять эти слова.
Тимур, довольный своим пояснением, одобрительно кивнул:
- То-то! - и приказал проводить историка к своим ученым.
Поместившись в удобной комнате и отдохнув, победитель допустил к себе халебского кадия, умельцев и ученых.
Он сидел. Они стояли, теснясь, вдоль стены.
Пришли и встали слева от Повелителя его кадий Абду-Джаббар, богословы и законоведы, идущие в походе от самого Самарканда. Справа от Тимура встали два брата, Худайдада и Тавачи. По знаку Повелителя они сели. Халебцы остались стоять, робко ожидая своей участи.