Проклятый тюремщик! Да попадись он в руки Мирхайдару, тот уж вытряс бы из него душу! Но сейчас Мирхайдар бессилен. Он — узник. И уже начал свыкаться со своим бесправным положением.
Поначалу, когда его бросили в эту зловонную яму, ему казалось, что он и дня тут не выдержит. Голод еще можно было терпеть, но от спертого воздуха его мутило, он задыхался. И еще была пытка — блохи. Гончар хотел уже было покончить с собой. Но, видно, крепок духом человек. Вынослив. Прошло время, и Мирхайдар ко всему привык: к голоду, к оскорблениям, к блохам. Он, как поверженная башня, сутками недвижно лежал возле стены и словно кошка мясом — питался запахами подземелья.
Он — узник. Его удел: забвение и гибель.
Правда, пока его навещали и сыновья, и престарелая мать. Они через тюремщика передавали кое-какую еду. Эти посещения терзали его сердце. Мать! Всю жизнь провела она в горькой нужде. И вот одряхлела, а ему нечем ее порадовать, он лишен возможности помогать ей, не может даже принести в дом воды на коромысле, натершем ее старые плечи… Она же пешком одолевает несколько километров со скудной передачей для сына, часами, до обморочной желтой бледности, просиживает у входа в зиндан. И плачет, плачет — засыпая и просыпаясь…
Мирхайдар часто вспоминал и о жене, Шахринисе, о сыновьях. Словно живой, возникал перед его мысленным взором старший сын, Мирсаид. Он уже давно начал работать вместе с отцом, уверенными толчками ноги вращал гончарный круг. Теперь на нем — вся семья. А рядом с Мирсаидом гончар видел младшего, Миръякуба. Этот, правда, беспечней, но, наверно, помогает старшему брату…
На Мирсаида можно положиться. Парень крепкий, рослый, плечи — косая сажень. На слова скуп, зато готов принять на себя самую трудную часть работы. Крутил ручную мельницу, размельчая свинец, поддерживал огонь в печи для обжига гончарных изделий. Размешивал, очищал от посторонних примесей глину так искусно, что в ней не оставалось и камушка. Чуял, сколько надо добавить в нее пуха от рогоза. Умелец!
Миръякуб, хоть и уступал ему в силе и богатырской стати, но в работе старался от него не отставать. Жаль только — не увлекало его гончарное дело. У него была иная страсть — лошади. В Аччиабаде проживал их дальний родственник, Авлиякул-амаки. Старый, опытный наездник, он принимал участие во многих козлодраниях. Одно из них кончилось для него худо: вывихнул кисть. Сейчас он служил старшим конюхом в Урде, у бека. Вот к нему-то, тайком от домашних, частенько удирал Миръякуб. Он мог целыми днями крутиться возле Авлиякула-амаки, с восхищением глядя, как тот с лихим возгласом: «О, святейший Камбар!»[4] — вскакивал на коня, без устали слушая его рассказы о легендарном иноходце Дульдуле, любуясь конем бека Карчигаем — Ястребом. Юношу дурманил запах сена, ему нравилось наблюдать, как кони с мягким хрустом жуют клевер, — он и сам сглатывал слюну и жадно впивался зубами в лепешку.
Раз в месяц он выезжал на арбе, нагруженной гончарными изделиями, на Ишан-базар. Он любил эти поездки и проявлял в торговых делах сноровистость и смекалку.
Мысли Мирхайдара вернулись к старшему сыну… Он собирался на будущий год женить Мирсаида. Теперь уж этому не сбыться. Мирхайдар усмехнулся. О чем жалеет!.. Говорят, снявши голову, по волосам не плачут. Ему припомнилось, как за три дня до ареста у их козы вздулся живот. Он хотел вылечить ее — воткнул в живот нож, чтобы выпустить газы. А коза возьми да сдохни…
Все же воспоминания о доме немного утешили его. Дети, дети!.. Родители — уши, дети — рога. Хоть рога появляются позднее ушей, но быстро обгоняют их в росте!
Мирхайдар растянулся на своем бердоне,[5] расстеленном на земле у стены, положил голову на тощую, грязную подушку и уснул.
И опять его разбудили вздохи, чмоканье старика. Не поднимаясь, Мирхайдар посмотрел вверх — круг был светлый. Он перевел взгляд на старика — тот сидел на куче тряпья, поеживаясь, кутаясь в лохмотья. Увидев, что Мирхайдар проснулся, шорник обнажил в слабой улыбке редкие щербатые зубы:
— Вставайте, гончар, светает. Слышите?.. Наверху уже звенят цепями. Зашевелились. Скоро и Байтеват явится.
— Ночью вы бредили, ата.
— Неужто? А мне такой славный сон снился… Будто я птица и пролетел через семь небес и увидел ангелов, перебирающих четки. Я заплакал и говорю богу: прости прегрешенья раба своего. Я плакал, и ангелы плакали вместе со мной. Хороший сон. К добру.
Мирхайдар давно уж заметил, что старик тронулся умом. Да тут, от постоянных раздумий, недолго и совсем спятить. Сам он здесь уже около года. Проторчит еще восемнадцать лет, в безмолвье и мраке — тоже потеряет разум. И сгниет заживо.