В это время Ветерок открыл глаза.
— Он ушел? — не без труда разобрал Камень движенье бледных, окровавленных губ.
— Знаешь ли, — почти с издевкой сообщил ему Глеб, — есть проблемы поважней! Ход Могучего Утеса, на который вы возлагали такие надежды, наглухо замурован, а другой этот негодяй взорвал!
Ветерок предпочел ему не ответить, только при слове «негодяй», сказанном ровно тем же тоном, как тогда в травяном лесу, на его лице мелькнула странная улыбка. Он жестом попросил Камня и Синдбада помочь ему подняться на ноги, и то придерживаясь за стену, то опираясь на плечи друзей, на каждом шагу отплевывая кровь, заковылял в ту часть подземелья, где располагалась царская усыпальница.
Камень подумал, что эта идея не лишена смысла — из усыпальницы имелся ход наверх, хотя, как выйти живыми из дворца, а потом еще и из города, Могучий Утес не имел никакого понятия. Впрочем, выбирать не приходилось, наемники шли буквально по пятам.
Усыпальница царей располагалась в самой древней части дворца, построенной еще до прихода царя Арса, в те смутные времена, когда поклонники темных духов взяли ненадолго верх, и жители Сольсурана вынуждены были скрываться под землей. Несколько рядов сужающихся книзу колонн поддерживали тяжкие своды, в симметричных арках и нишах, вырубленных в стенах, располагались надгробья царей. Поскольку Камень хорошо знал это место — сюда часто спускались во время дворцовых церемоний — он сразу отыскал последнее захоронение. Царь Афру и его супруга покоились рядом в великолепном саркофаге драгоценного розового порфира, который мастера народа Земли изготовили по заказу их убийцы. Может быть, Ураган пытался найти заступничество у последнего царя и его божественной супруги?
Но нет, он остановился у другой гробницы, самой скромной по украшению, но наиболее древней и всеми почитаемой. Одолев поклонников темных духов, основатель династии, мудрый царь Арс правил без малого восемь десятков лет, и его правление в Сольсуране именовали не иначе, как золотой век, ибо то было время всеобщего процветания и благоденствия. Когда же ему пришел срок подняться по звездному мосту, он сам построил для своего бренного тела последнее прибежище, строго настрого заповедовав потомкам что-либо в своей гробнице менять. Вот у его-то захоронения и остановился Ветерок.
Камень не удивился. Среди немногих украшений царского надгробия особым почтением пользовался знак поднятой руки — великое знамя первого из царей. Сомкнутые пальцы, означали единение народов травяного леса, рука, развернутая ладонью вперед — напоминание о мирных намерениях. Среди простых сольсуранцев, которые в прежние годы могли свободно посещать усыпальницу, бытовало устойчивое поверье, что если приложить к каменной ладони свою, то можно надеяться на осуществление самых сокровенных чаяний и надежд.
Молодой Ураган стер с лица кровь и медленно, словно преодолевая сопротивление воды или песка, опустил руку на крышку гробницы. Ладонь легла на ладонь, словно принадлежала одному человеку, где-то в глубине послышался скрежет… и у подножия саркофага открылся проход.
На какой-то миг все застыли в изумлении: десятки тысяч человек на протяжении веков прикладывались к священному знаку, но ничего подобного не происходило.
Глеб, который лопатками ощущал остроту копий и мечей неотвратимо приближавшийся погони, и которому не терпелось поскорее убраться из дворца посветил факелом в проем: ни ступеней, ни следов кладки, только непроглядная чернота бездонного колодца.
— И ты хочешь, чтобы мы туда лезли? — возмущенно глянул он на Ветерка.
— Это единственный путь, — с трудом подавляя мучительный кашель, выдохнул Ураган.
— Напоминает черную дыру, — задумчиво почесал в затылке Синдбад.
— Ты-то сам им пользовался? — с подозрением поинтересовался у брата Смерч.
Ветерок без лишних слов кивнул.
— Вы как хотите, — подал голос один из освобожденных пленников, тот самый здоровяк, который показал себя таким молодцом в бою, и это несмотря на то, что его бритый череп был украшен ритуальной татуировкой варраров, — а я обратно не вернусь! Чем в тот каменный мешок, уж лучше в черную дыру, или куда угодно!
Он первым решительно шагнул в темную пустоту. Товарищи по заключению последовали за ним. Камень шел предпоследним, поджидал Ветерка. Он почувствовал, как почва уходит у него из-под ног… а затем его тело оказалось подхвачено невероятным, стремительно закручивающимся вихрем, словно какая-то неведомая сила вознамерилась сначала сжать его до размеров наперстка, а затем забросить невесть куда. Последнее, что запечатлело его сознание, перед тем как погаснуть, были ошалелые рожи ворвавшихся в усыпальницу наемников и по контрасту с ними спокойное, слегка насмешливое лицо Урагана. За миг до того, как последовать за товарищами, он приложил к спасительному надгробию ладонь, запечатывая проход.
========== Двунадесятый ряд ==========
Сероватые, мутные струи дождя стекали по крыше и беспрепятственно проникали в дымовое отверстие, норовя погубить огонь. Земляной пол возле очага был уже весь мокрый, и сегодня никто не стремился как в обычные прохладные дни сесть поближе к огню. Пламя, впрочем, не сдавалось. Возмущенно отфыркивалось, пуская по всей комнате густые клубы дыма, вспыхивало, бросая неверные отблески на лица поглощенных работой женщин, на их руки, которые привычно ловко сучили пряжу, управлялись с ткацким станом, разминали травяные волокна, вязали узлы и продевали петли, образуя сложный рисунок травяных рубах.
На женской половине за работой собрались почти все обитательницы Гнезда Ветров, не занятые на кухне или не озабоченные сборами и проводами мужей. Женщины сидели на войлочных ковриках, шкурах животных, травяных циновках. Возле матерей копошились, играя с разноцветными лоскутками, плетеными и глиняными игрушками, или забавляясь с котятами домашнего мурлакотама, светловолосые ясноглазые ребятишки. По стенам сновали небольшие синие ящерки, промышлявшие тараканов и прочих насекомых.
Старые и молодые лица объединяло схожее выражение умиротворенности, спокойствия и незыблемой веры в промысел Великого Се, заступничество духов прародителей и стойкость мужей народа Урагана и других сольсуранских племен. И хотя все присутствующие уже знали не только о нашествии варраров, но и о приближении войск князя Ниака, это никто не обсуждал. И только обилие плетущихся здесь травяных рубах да связки расщепленных стеблей, на которые молодые женщины и мальчишки, не достигшие возраста посвящения, крепили стальные наконечники и перья хищных птиц, превращая их в стрелы, говорили о грядущей войне.
Птица подумала, что в таком восприятии жизни присутствовала какая-то высшая, увы, непостижимая для нее мудрость. Что толку переживать? Все звенья жизненной цепи давно выкованы небесным кузнецом Ильманарненом. Она вспомнила свою собственную растерянность и беспомощность тогда, в пустыне Гнева, и позже в пещере, когда Олег крикнул ей: «Сиди и не высовывайся!»
Полуобнаженный ужасный воин совсем не походил на того веселого зеленоглазого оболтуса, который на семинарах спорил с преподавателями по поводу способа закалки сольсуранских мечей, и даже на того красивого и фактурного витязя, который во время реконструкции битвы при Фиолетовой, исполняя роль царя Афру, едва ли не в одиночку загнал всех «варраров» в Волгу, после чего не по канону признался своей царевне в любви. Таким она видела его всего лишь раз на экране монитора в охваченной пламенем рубке истребителя, задыхающегося от дыма, идущего в атаку на четыре корабля Альянса…
Легкое Облако, младшая жена великого вождя Бурана, затянула песню, подхваченную другими женщинами. Птица тоже подтягивала знакомый мотив, полуавтоматически анализируя количество ударных и безударных слогов, мелодическую линию, разночтения с другими вариантами. Все сходилось. Силлабический стих 4+8, напев четырехстрочник. Впрочем, к чему все это? К храмовым свиткам не применить, а поездка в Гарайю… Великий Се! Как можно думать о подобной ерунде!