— Тридцать шесть лет! — повторил княжич потрясенно. — Роу-Су столько не живут! Я помогу тебе, дочь царицы Серебряной! — добавил он серьезно и проникновенно. — Только как бы твой Ураган за эту помощь меня не прибил!
***
Зенебоки, подобные атомным ледоколам, сминали старые одеревеневшие стебли, привычно прокладывая дорогу сквозь травяной лес, в котором молодые побеги уже успели набрать силу. В сольсуранских селах свежие сочные отростки новорожденной травы считались главным угощением к празднику, который должен был наступить через два дня, и святость традиции не могла нарушить даже охватывающая все больше земель война. Именно подготовкой к жертвенной трапезе и очистительным обрядам Пещерные Табурлыки объяснили царевне свой отказ прийти на помощь Ураганам. Почти как спартанские жрецы, которые позволили царю Леониду увести в Фермопилы только триста бойцов.
Хорошо хоть народы Козергов и Косуляк понимали, что нарушением клятвы куда сильнее прогневают Великого Се, нежели изменением хода обряда. Тем более в Гнезде Ветров тоже существовало святилище, да и побегов, не говоря уже о хмельном таме и прочем угощении, хлебосольные родичи Олега заготовили едва ли не на весь Сольсуран. Другое дело, что воины, выступившие в поход, отлично понимали, что таме и побегов в Гнезде Ветров доведется отведать не всем.
— Что может быть лучше, нежели встретить праздник в надзвездном краю! — напутствовал своих бойцов великий вождь народа Косуляк Быстроногий. — Погибшие за правое дело там вкушают пищу за одним столом с божественными посланцами.
Птица обнадежила храбрецов, в такое тяжелое время проявивших пример верности, добрыми вестями относительно поддержки, полученной Ураганами со стороны народов Огня и Воды, и продолжила путь.
Какая же жалость, что в Гнезде Ветров у Олега был всего один передатчик! Оказавшись совсем без связи с возлюбленным и его товарищами, Птица не могла ни на миг отрешиться от своих страхов и тревожных переживаний, которые мучительно глодали ее изнутри, словно едкая щелочь или жгучая кислота.
Сейчас битва за Гнездо Ветров, вероятно, была уже в полном разгаре. Птице казалось, что даже сюда, за сотню километров, пройденных за три дня пути по горным тропам, эхо доносило ее отголоски. На просторах травяного леса выли охочие до легкой поживы кавуки, и в небе над горизонтом кружили стаи летающих ящеров. Выдержит ли родовая твердыня? Успеют ли на выручку осажденным Ураганам воины Огня и Воды? Сумеет ли Олег и его товарищи преодолеть ловушки тьмы? Удастся ли им отомстить за погибших в Граде Земли? А что если все без толку, и ее надеждам суждено рассеяться горьким дымом погребального костра? Если Гнездо Ветров падет, а Олег погибнет, какой ей смысл искать Молнии и амриту, продолжать бороться и жить? И только дитя в утробе, присутствие которого все явственнее ощущалось, выматывая в дороге приступами дурноты, требовало отогнать прочь даже намеки на такие мысли.
— Когда дело дойдет до торга со змееносцами, не продешеви! — напутствовал ее в дорогу Синеглаз, помогая Вадику упаковать тюк так, чтобы его вид не вызывал подозрений, но при этом оставлял Птице возможность дышать. — Ты будешь иметь дело с оборотнями и шулерами, у которых даже карты звездного неба крапленые! Да поможет тебе Великий Се!
***
— Лариса! Что это? Откуда здесь он здесь взялся?
Ночь накануне праздника весеннего Равноденствия они с Вадиком провели у подножия каменного сфинкса, который хотя никого и не сбрасывал в пропасть за отсутствием таковой, но самим своим существованием загадок задавал немало. Ибо для порождения сил природы он имел слишком правильную форму, а в качестве творения рук человеческих выглядел и просто невозможным на планете, где пока не умели высекать монолитные изваяния подобного размера.
На рассвете, когда первый солнечный луч окрасил очертания фигуры багрянцем, сфинкс или Роу-Су решил подкинуть неутомимым исследователям еще одну головоломку: на идеально отшлифованной поверхности изваяния, которое Вадик во время своего последнего визита голографировал во всех подробностях и в хорошем разрешении, проступил знак Поднятой Руки.
— Но этого же не может быть! — бормотал бедный поклонник асуров, рассматривая со всех сторон голограмму. — Я же все здесь проверял!
Птица подумала о том, что Предание в той его части, которая касалась сроков исполнения предсказаний, они истолковали, кажется, верно. Она вспомнила рассказ Палия об их удивительном перемещении в Пустыню Гнева и об обагренной кровью руке Олега. Ну, что ж. Кажется, пришло время проверить. Как там в Предании? «Сквозь камень ты зов его сердца услышишь»? Не обращая внимание на недоумевающие взгляды и протестующие возгласы Вадика, Птица сделала на ладони надрез и дождавшись пока кровь обагрит запястье и пальцы, приложила руку к скале.
Прошло около десятка томительных секунд, во время которых, кажется, и сердце забыло, как биться. Потом на поверхности изваяния, там, где у Роу Су обычно находится сердце, открылся проход.
Вадик издал неопределенный звук и обеими руками вцепился в шевелюру, словно опасаясь, что ветер иных миров ее сдует как старую шляпу. Птица даже не стала пытаться затягивать царапину, уже точно зная, что еще до заката кровавый отпечаток ладони ей понадобится вновь. Продезинфицировав ранку и залепив ее пластырем, чтобы не запачкать кровью одежду, она достала фонарик и, освещая им дорогу, шагнула внутрь.
Ее взору открылся туннель с оплетенными силовыми кабелями пыльными стенами и просторное помещение, похожее на бункер или укрепленный командный пункт, оборудованный вполне современной приборной панелью, с готовыми к работе голографическими экранами. При этом особенности архитектуры и техника обработки местного гранита, которым были облицованы стены «бункера», достаточно красноречиво относили время его постройки к эпохе царя Арса или даже более раннему периоду.
— Они там что, совсем рассудка лишились, поганить древний памятник всяким хламом! — Вадик, хотя и с некоторым опозданием, тоже проник в туннель, и теперь его возмущение не ведало границ.
— О ком ты? — поинтересовалась Птица, включая радиоуглеродный анализатор.
— Об участниках первой экспедиции, конечно же! Кто еще мог тут все это побросать?
Птица продемонстрировала коллеге показания прибора, который недвусмысленно сообщал о том, что все оборудование находится на планете не менее двух тысяч лет. То есть попало сюда в эпоху царя Арса. При этом само укрытие, не уступая по возрасту египетскому сфинксу и пирамидам, относилось к той же странной и малоизученной эпохе, которая породила и пещеры Гарайи. Кто и с помощью каких средств соорудил эти циклопические постройки? Кто и от кого здесь скрывался, пережидая какую-то неведомую напасть? Птица решила, что эти вопросы пока могут и подождать. Тем более, даже Вадик, известный технофоб и романтик, как завороженный разглядывал не древние стены, а знакомое и рутинное оборудование, в сотый раз на собственных вещах проверяя несчастный анализатор и убеждаясь в его исправности.
— Быть не может! — наконец сдался он. — Тут все выглядит как новое.
— Вход был надежно загерметизирован, что снижало негативное влияние среды.
— К Трехрогому среду! В эпоху царя Арса не существовало таких технологий.
— А дверь в сокровищницу, а система вентиляции и водоотвода во Дворце? — напомнила Птица.
Вадик хотел что-то возразить, но она его не слушала. В ее памяти пылали врезавшиеся туда каленым железом строки, запечатленные на скрижали. Сейчас к ним добавилось еще одно воспоминание из семейного архива Арсеньевых — сон, вернее череда снов, которые видел отец Олега, легендарный Командор, накануне своего последнего рейса, видения, переносившие его в травяные леса.
— Понимаешь, он ведь никогда не интересовался Сольсураном! Даже новости на эту тему не смотрел! — делился с возлюбленной Олег в те дни, когда, терзаясь от нездоровья, ожидал вестей из Дворца Владык. — А тут не просто запечатленная подсознанием виденная где-то картинка, а точное и осознанное описание, причем того места, которое участники первой экспедиции как раз и не запечатлели. Он тогда очень переживал. Думал, что это какое-то нервное расстройство. Даже эти псевдосольсуранские стихи писать начал, надеясь, что отпустит.