– Не, не в Мордовии, запамятовал ты, – после второго стакана сторож заметно повеселел. Да и вообще – пили-то не просто так, под хорошую закуску, принесенную Раничевым из столовой. Копченая колбаса, лучок, сальце! Все, что осталось от визита «товарищей».
– Не в Мордовии? – удивился Иван. – А где же?
– Далеко, отсюда не видно, – сторож налил еще. – Знаешь такой народ – вепсы, их еще чухарями называют?
– Да слыхал что-то.
– Так вот – есть у меня в тех местах двоюродная сестрица, Пелагея Ивановна, хорошая женщина. На Новый год письмишко прислала – в гости зовет. Скучно ей – в войну-то поубивало всех, вот и мается одинешенька. Да и деревня ее – летом только и доберешься.
– Что ж там, совсем советской власти нет?
– А можно сказать, и нет. Тайга. Волки, медведи да лоси – вот и вся власть. Участковый, пишет, заглядывал года три назад, с тех пор никакой власти и не видали, окромя бригадира, – колхоз у них там, ферма. А Пелагее-то трудненько приходится – одна ведь, помочь некому. Поехал бы – да что там, в такой глуши, делать?
– А что за район, область?
– Да область-то, кажись, Лениградская – к Вологодчине ближе. А добираться из наших мест лучше на пароходе – от Рязани по Оке до Волги, до Горького, а уж оттуда вверх, до Рыбинска, Череповца – а там, можно сказать, рукой подать.
– В те места у нас следующим летом экспедиция организовывается, фольклорная, – подливая деду водки, соврал Раничев. – Вот мы б у сестрицы твоей и остановились. Чирканешь пару слов?
– Да неграмотный я, – выпив, отмахнулся сторож. – Расписываться, правда, умею.
– Ну, так я за тебя напишу, как скажешь. Как деревня-то называется?
– Возгрино.
– Запомнил… Ну, за товарища Сталина!
Чокнувшись, выпил стоя.
– Веди, Буденный, нас скорее в бой…
Не заметили, как и вошла Евдокся:
– Ну вот, так и знала – пианствуют!
– А, Евдокиюшка, – обрадованно протянул дед. – Садись-ка с нами, краса моя.
– А и сяду… – девушка бросила на стол пачку газет. – Только пить не буду – больно уж ваше вино горькое. Вот пива бы выпила.
– Так есть, полбидона! – еще радостнее закричал Пахом. – На опохмел оставил, но ради такого случая… – он вытащил из тумбочки бидон, плеснул в стакан пива. – Пей, краса-девица!
– Откуда у тебя пресса-то? – покосился на газеты Иван.
– Что? Ах, пергаментцы эти… Да женщина передала, Глаша ее зовут. Ну, которая на дивной повозке ездит – вьело… вьела…
– Велосипед. Ага, значит, почтальоншу ты встретила. Ну-ка, поглядим, что пишут… Ага, так и есть – «с прискорбием сообщаем… скоропостижно скончался… первый секретарь… Рябчиков Николай Николаевич, член ВКП(б) с двадцать восьмого года…» – Раничев перевернул страницу. – А тут что? «Ограблен…» Что?!!! «Ограблен Музей старого быта, ведется следствие»! Вот те на – следствие…
Иван медленно почесал затылок, не замечая, как из опрокинутого стакана…
Глава 5
Угрюмовский район. Свидетель
«Где родился, там и пригодился» – гласит русская пословица. Сегодня она, пожалуй, устарела.
…тонкой струйкой льется на пол ядреная деревенская горилка.
Трезвея – да он и так не был особенно пьяным, в отличие от того же сторожа, – Раничев вчитался в текст газетной статьи и, дойдя до суммы ущерба, удивленно крякнул: оказывается, из музея похитили целый ряд артефактов – золотое оружие, коллекцию старинных монет и даже полный доспех золотоордынского вельможи! И произошло это… не далее, как вчерашней ночью.
Блатные, тут гадать было нечего! И он же, Раничев, и подсказал уркам эту идею. Иван невесело усмехнулся, вспомнив цыганистого пацана Гришку. Ушлый, видать, оказался пацан.
– Чего ты там вычитал, Петрович?
– Да так, кража, – Раничев пожал плечами и поинтересовался у сторожа, нет ли у того знакомых на речных судах.
– Понимаю, – засмеялся Пахом. – Подешевле проехаться хочешь. Ну, это только на грузовых, да на баржах – хоть и запрещено, да все ж дешевле, чем на пассажирском. Лучше всего даже не с капитаном беседовать – со старпомом иль боцманом. А отыскать их просто – на каждой крупной пристани у них любимая пивнуха есть.
Запомнив рассказ сторожа, Иван откланялся и вместе с Евдоксей поднялся наверх, к себе. Долго не спал, все ворочался, думал – а не пора ли рвать когти? Выйдя на лестницу, покурил, размышляя, и решил все ж таки дождаться возвращения Артемьева. Мало ли, вдруг у того все хорошо сложится? Тогда и бежать никуда не надо будет.
Только лишь к утру забылся Иван муторным беспокойным сном. Во сне ярко горели подожженные крепостные стены, свистели стрелы, сверкали мечи, и гулямы Тимура, завывая, неслись на приступ.
А утром Раничева вызвали к начальнику… вернее – к врио. Иван спускался вниз, недоумевая – и чего это он Вилену понадобился? У ворот, напротив флигеля, стоял «газик», из тех, что в народе прозвали «козлом». Несмотря на жару – с поднятым тентом. Около «газика» прохаживался молодой парень в новенькой милицейской форме – синем кителе и галифе. В сердце Раничева неприятно кольнуло.
– Что случилось-то? – спросил он у посыльного, рыжего веснушчатого мальчишки.
– Да не знаю, – отозвался тот. – Вилен Лександрыч велел вас позвать, а зачем – не сказал.
– Ладно, посмотрим… Ну, ты беги, я и сам дойду.
Отпустив пацана, Раничев зашагал к центральному корпусу. Горнисты уже сыграли подъем и красногалстучная ребятня, проснувшись, выбегала на зарядку. Пробегая мимо, махали руками:
– Здрасьте, Иван Петрович!
– Утро доброе, – рассеянно кивал в ответ Иван. Попался по пути и пацан с белесой челкой – Игорь. Какой-то заплаканный, хмурый, и шел не со всеми, вовсе в другую сторону, к бельевому складу. Что еще с парнем случилось? Может, опять Вилен приставал?
Раничев окликнул:
– Эй, Игорек!
Игорь не отзывался, так и шел, как шел, словно бы и не слышал.
– А его в интернат отправляют, в Климовский, для врагов народа, – охотно пояснила девочка в белой панамке и с косами. – Родителей, видно, арестовали.
– Да нет у него родителей.
– Ну, тогда не знаю…
Дойдя до бетонной линейки, Раничев оглянулся – за воротами милиционер, подняв капот, деловито копался в моторе. Видать, и вправду – шофер. Поднявшись по ступенькам, Иван постучал в дверь.
– Входите, Иван Петрович, давно вас ждем.
Вилен, видно, давно наблюдал за ним в окно. Кроме него в приемной, на диване, сидел худощавый человек с большими залысинами, выбритым до синевы подбородком и умными серыми глазами, одетый в синий костюм, легкие серые туфли и голубую рубашку без галстука.
– Петрищев, Андрей Кузьмич, следователь, – достав из внутреннего кармана удостоверение, представился он.
– Иван Петрович Раничев. Чем обязан?
– Можем мы с вами поговорить?
– А по какому поводу?
Следователь улыбнулся:
– По поводу кражи в музее.
Раничев похолодел. Все ж таки не зря его всю ночь терзали нехорошие предчувствия. Сделав изумленный вид, пожал плечами – мол, он-то тут при чем?
– Вы, говорят, недавно были там на экскурсии, – сверкнув глазами, усмехнулся Петрищев. – Может, и проясните чего.
– Не знаю, не знаю. – Иван развел руками. – А впрочем, извольте. Чем могу…
– Можете, можете, Иван Петрович, – неприятно хохотнул следователь и обернулся к Вилену.
– А вот, пожалуйста, допрашивайте в моем кабинете, – не дожидаясь вопроса, предложил тот. – Я все равно сейчас на политинформацию ухожу. Думаю, в кабинете вам будет удобно.
– Вполне, – Петрищев кивнул и первым вошел в кабинет. – Присаживайтесь.
Он расположился на месте начальника, около телефона. Раничев уселся на стул, напротив приставного стола для совещаний и приготовился к неприятному разговору. Эх, если б не Евдокся!
– Ну-с, Иван Петрович, – усмехнулся следователь. – Документов у вас спрашивать не буду, знаю уже, что их у вас нет.
– Об этом все знают, – буркнул Иван. – Что поделать – украли.
– Слыхал, слыхал уже эту историю. Чего ж не заявили?