Жизнь подтвердила правоту Джеронимо. Изнеженный толстяк визжал что-то об оговоре, запирался в течение получаса, но распоряжения о пытке не потребовалось. Потрясённый показаниями денунциантов, он понял, что рискует прожить остаток дней в камере Трибунала. «Он не имеет никакого отношения к смерти инквизитора!», верещал купец. Двое писцов деловито скрипели стилами, записывая на вощеных дощечках его показания. Он виновен только в том, что не донёс на мерзавцев, но ведь донеси он, кто дал бы за его жизнь хоть ломаный грош? «Как погиб Гоццано?» Он не знает. Он просто пришёл по записке Дзокколо в дом его любовницы Леонарды Белетты. «Сестры арестованной Трибуналом повитухи?» «Да». «Что было в записке?» Купец замялся. «Уж не предлагал ли он вам вещички братьев Спалацатто, вытащенные до поджога?» — невинно поинтересовался Леваро. «Нет-нет! Он тут не причём! Копыто хотел просто предложить ему кое-что на продажу, ведь он собирался в Рим». «Краденое?» Джованьоли развёл руками. Откуда он мог это знать? Леваро кивнул. «Разумеется. Итак, что же было дома у Леонарды?» «Там был труп Гоццано». «Так он вас что же, поглядеть на убитого им позвал, что ли?» «Нет… я…» «Вы лжете, Джованьоли. Готовьте дыбу». «Нет-нет! Гоццано, ему просто подсунули записку, что хотят донести, но боятся идти в Трибунал и назначили встречу на лесопилке, а когда он там появился, Ньево оглушил его, и вместе с Алеарди, они дружки, доставили его к Леонарде. Это они потом пьяные болтали. А чертова Леонарда воткнула ему спицу в ухо. А я не виноват!» «Кому пришла в голову мысль оставить его в блудном доме? Вам?» «Нет-нет! Просто Копыто сказал, что будет лучше всего оставить труп в моём лупанаре, мол, сама же инквизиция всё и покроет при таком-то позоре». «И вы согласились? Почему?» «Я…» «Ну же!» «Сами подумайте — это же Дзокколо! Прикажи Копыто, его парни разнесут мои лавки вдребезги! Что я мог сделать?!»
Арестованные в эту же ночь, почти под утро, на основании показаний Джованьоли Ньево, Алеарди, Дзокколо и Леонарда Белетта были заключены в разные камеры в подвале Трибунала. По мнению Вианданте, показаний Джованьоли было достаточно для вынесения приговора, но под пыткой всё рассказал и Алеарди, оказавшийся крохотным хлюпиком, похожим на гнома. Ньево и Дзокколо молчали и на дыбе, а Леонарда почти сразу потеряла сознание — или ловко прикинулась.
Дольше всего обсуждался вопрос — передавать ли дело светскому судье, или вынести приговор самим. Джеронимо считал дело самой обыкновенной уголовщиной, в общем-то, не входящей в его компетенцию, но Леваро заявил, что речь идёт о злодейском убийстве инквизитора, и уже только поэтому дело должен рассматривать Трибунал. Вианданте же полагал, что необходимо соблюсти формальность. «Надо предложить Чинери взять дело, рассмотреть и вынести приговор. В любом случае, расследование уголовщины — привилегия магистрата!»
— Да, которой Чинери, уверяю вас, охотно поделился бы с нами.
— Нечего пререкаться, синьоры, я ещё не дописал проповедь. Леваро, известите Чинери, а я извещу Клезио. Хорошо бы вынести приговор без волокиты. Завтра, в воскресенье, я буду представлен князем-епископом горожанам, потом будет оглашён мой указ, а вечером можно повесить убийц Гоццано.
— Не многовато ли для одного дня?
Инквизитор окинул подчиненного язвительно-насмешливым взглядом.
— Ничего, поработаете. Ишь, разнежились… подснежники…
Приговор был без промедления утвержден светским судьей и князем-епископом, исполнение его назначили на воскресенье. Днём инквизитор приказал собрать весь состав Трибунала, и в короткой речи ознакомил собравшихся с деталями убийства их бывшего главы. Отметив заслуги невинно убиенного, заявил, что его убийцы завтра же понесут заслуженное возмездие.
Глава 3,
В субботний вечер, восьмого июля, по приглашению городского головы прокурор и инквизитор посетили ратушу. Вено рассказал сестре и жене о том, что «папское око», новый инквизитор Тренто — мужчина удивительно красивый и весьма знатный, и эта новость пробудила всеобщее любопытство.
Элиа вырядился в любимую франтами джорне, но совсем не удивился, когда инквизитор предстал перед ним в белой шелковой рубашке и в строгом плаще-дублете. Тяжелый шёлк ниспадал глубокими складками ниже колен, высокий воротник сливался с угольно-чёрными волосами мессира Империали. Простота и монашеская строгость костюма были вызовом общепринятой моде, но Леваро подумал, что человек с таким лицом будет аристократом даже в нищенском рубище.