Мальчишка пожал плечами.
— Простите. Я немного застенчив, только и всего. А вы вечно так заняты… то копаете, то торгуете.
— Так, значит, ты и впрямь видел, как я продала той леди «бараний рог»! Признавайся, ты хотел выкрасть мои находки? И деньги!
— Нет же! Нет! Просто мне ужасно интересно, чем вы занимаетесь. Вот я и…
— Что?! — так свирепо, как только могла, спросила я.
Он убрал волосы со лба и посмотрел мне в глаза.
— Надеялся, что вы разрешите вам помочь. Сопровождать вас. Я бы охотно у вас поучился! Вы настоящий мастер своего дела! А я… глупец.
— Ну уж с этим никак не поспоришь. Невежда, каких поискать, — согласилась я, хотя, признаться, мне было приятно услышать просьбу о помощи от того, кто старше и богаче меня. — Всему, что я знаю и умею, меня научил отец. Пусть и твой тебя научит!
Лицо его вдруг приняло странное выражение. Казалось, он вот-вот расплачется. Еще и нюня!
— Мой отец погиб, — ответил он.
— Как?
Генри вскинул на меня взгляд — пронзительный, почти гневный.
— Не стоит задавать таких вопросов.
— Но почему? Мне очень хочется узнать правду, а кроме тебя мне ее никто не расскажет!
Он со вздохом опустился у самой могилы и тут же подскочил, словно ошпаренный. Мне вновь показалось, что он вот-вот разрыдается.
— Мы с матушкой об этом не говорим. Никогда. — Он и впрямь начал плакать, а лицо у него побагровело и покрылось пятнами.
Я снова не знала, как поступить. Мальчикам ведь не пристало реветь. Джозеф никогда не плакал.
Генри утер лицо большим носовым платком. Я все ждала разъяснений, и, наверное, он почувствовал мое нетерпение, потому что с трудом пробормотал, шмыгая носом:
— Что-то вы не слишком любезны. А для девочки — особенно.
— Что-то ты не слишком храбрый. А для мальчика — так тем более, — тут же отозвалась я. — И вообще, кто сказал, что девочки всегда должны быть любезными?
Он еще раз шумно втянул носом воздух и принялся яростно тереть глаза:
— Кто сказал, что мальчики всегда должны быть храбрыми? Очень надеюсь, что вы так и не узнаете, каково это — потерять отца.
— Нет, ну это уж полная чепуха! Мой отец не вечен. Ничто не вечно. Вот только слезами отца не вернешь. Матушка днями напролет рыдает об умерших младенцах, но ни один из них еще не ожил. Смерть есть смерть. С ней ничего не поделаешь, так что надо просто жить, пока живется.
— Вот это сила духа, — отозвался он. — Вас, наверное, так же трудно сломать, как эти ваши окаменевшие «сокровища».
Я пропустила его замечание мимо ушей.
— Так как он погиб? — повторила я свой вопрос.
Отец частенько говорил, что я упряма и если уж за что-то взялась, то никогда не отступлюсь — словно собака, не желающая никому отдавать свою кость. В тот миг я и впрямь чувствовала себя собакой и не собиралась уступать свое лакомство. Недаром упрямство — мое главное качество, и так будет всегда.
Лицо у Генри вновь раскраснелось — но уже не от слез, а от злости.
— Если вам интересно, он умер от лихорадки. На Ямайке. Во время первой поездки на нашу плантацию. Заболел и умер. Это была страшная и мучительная смерть. Его постоянно тошнило. Он метался по постели в агонии. Все тело горело и лихорадило. А потом… его не стало! Ну что, вы довольны? А еще вас, наверное, позабавит новость о том, что корабль, на котором мы с матушкой возвращались в Англию, потерпел крушение и мы едва не утонули! Так-то! Ну что? Довольно трагедий или еще подавай?
Я была поражена. Рассказ о смерти отца меня не слишком впечатлил, но тот факт, что Генри выжил после кораблекрушения, меня прямо-таки восхитил. Мне страшно захотелось во всех подробностях расспросить его о случившемся. Казалось, он прочел мои мысли, потому что продолжил:
— Вижу, вам это все интересно до жути, будь оно неладно. Тогда потрудитесь вообразить, каково это — когда у тебя сначала отнимают отца, когда матушка рыдает не переставая, отказывается от еды и чахнет день ото дня, когда вам с ней приходится похоронить отца на чужбине и отправиться по морю домой, а потом… — Он ненадолго прервался и высморкался. — А потом вы попадаете в чудовищную бурю и гигантские волны размером с утес бросают ваше судно из стороны в сторону, швыряют его на коралловые рифы вместе с пятью другими кораблями. В тот день море кишмя кишело останками людских тел, изрезанных кораллами на мелкие кусочки, а мы с горсткой других выживших цеплялись за скалы и в ужасе смотрели, как акулы лакомятся погибшими.
Не считая истории о Всемирном потопе и Ноевом ковчеге, это был самый захватывающий рассказ из всех, которые я когда-либо слышала! Тем более что приключения Ноя казались мне куда скучнее: в них не было акул, пожиравших несчастных, которым не хватило места на ковчеге. Генри явно заметил мой восторг и продолжил свой рассказ. Я заметила, что он и сам уже начал забывать о печали — в его покрасневших глазах даже вспыхнул огонек.