Бенджамин помолчал.
— Отец уговаривает меня наконец-то остепениться и осесть, — как бы вскользь заметил он.
— О нет! — вырвалось у Симоны.
— Не надо так пугаться, — рассмеялся Бенджамин. — Я вот уже десять лет живу только собственным умом.
— Я не про это… Я просто представила, что с тобой может произойти, если ты окажешься с ним рядом.
Он с интересом посмотрел на нее.
— Опасаешься, что отец будет оказывать на меня отрицательное влияние?
— А ты этого не опасаешься?
— Разумеется, нет! — Глаза Бенджамина озорно блеснули. — Симона, скажи, а ты уверена, что до сих пор не питаешь ко мне некоторого сердечного расположения?
Мисс Шарне отвела взгляд.
— А что, разве я похожа на ту, которая способна не замечать, какие щедрые подарки преподносит ей судьба? Как можно не оценить такого неотразимого и талантливого человека? — разрумянившись, ехидно спросила она.
— Что же, не стану обременять тебя. Спокойной ночи и хороших снов, Симона!
Он поднялся и принялся убирать со стола.
Девушка сидела в кресле как изваяние, не сводя с него взгляда. На ужин Бенджамин переоделся в джинсы и кремовую рубашку, и теперь казался особенно стройным и обворожительным. В двадцать три года он поднял мятеж против семьи, наследства, династической традиции, подумала мисс Шарне, так стоит ли удивляться, что он после всего этого в глубине своего сердца остается неприкаянным одиночкой?
— Симона!
Она вздрогнула. Бенджамин стоял напротив и смотрел ей в лицо. Судорожно сглотнув, она попыталась взять себя в руки. Я пожалею об этом, с тоской подумала она, но не больше, чем о разлуке с ним. Так пусть уж если это и произойдет, то по моей воле и на моих условиях!
Бенджамин все понял и на мгновение онемел.
— Ты уверена? — вырвалось у него.
— Я ни в чем никогда не была так уверена.
8
— Симона… Симона Шарне! — тихо подал голос в темноте Бенджамин.
— Почему ты никогда не зовешь меня Си, как Антуан или мои друзья? — шепотом спросила она.
Горел ночник, и оба они, обнявшись, совершенно нагие, лежали под одеялом.
— Мне нравится полное имя Симона, старомодное и милое. Как там чувствует себя твоя рука?
— Хорошо, насколько это вообще возможно!
— На этот раз все у нас было не так стихийно и безудержно, но не менее чудесно, — улыбнулся он, и Симона почувствовала, как ее снова захлестывает волна желания. — На этот раз нам даже есть что сказать друг другу.
— Все было восхитительно! — прошептала она, прижавшись к его плечу.
Рука Бенджамина легла на ее бедро.
— Если так, я готов повторить все снова, — пробормотал он, целуя ее волосы. — Ты не против?
— Разве ты не чувствуешь? Как я могу быть против?
Она придвинулась к нему так, чтобы он почувствовал ее груди, и принялась целовать его лицо, шею, плечи.
— Я изнемогаю от желания, — призналась она. — Странно, но в эти мгновения я даже забываю о сломанной руке!..
Она подняла синие глаза и улыбнулась. Бенджамин коснулся губами ее сосков, и розовые бутоны напряглись. Симона со вздохом наслаждения закрыла глаза и откинула голову.
— Бенджамин! — пробормотала она. — Боже, Бен! Я сейчас умру!.. Это слишком!..
Он со стоном опустил тело, одним мощным ударом проник в нее, и оба они слились в едином неудержимом ритме. Дыхание их становилось все более частым и прерывистым, пока Симона не выгнулась с криком, а потом судорога наслаждения пронзила их, лишив сознания и слуха.
И снова они лежали в объятиях друг друга, и Бенджамин, гладя ее по волосам, говорил:
— Я был не прав… Насчет стихийности и безудержности. Беру свои слова обратно!
Симона приподняла голову и попыталась улыбнуться.
— Ты был великолепен, Бенджамин Рок! — сказала она, дуя ему в ухо. — Не пройдя через это, я бы не поверила, что такое вообще возможно!
— Нам нужно поговорить, — сказал Бенджамин.
Было влажное, душное утро, и они ехали в машине обратно. Проснулись они только после завтрака, а потому вынуждены были бегом собирать вещи, чтобы успеть освободить коттеджи к заезду новых гостей.
— Не надо! — порывисто сказала Симона и поймала его руку, лежавшую на рычаге переключателя скоростей. — Все уже сказано, Бен!
— Нет, не все! Если ты думаешь, что я способен вот так запросто помахать тебе рукой и со спокойным сердцем отчалить к черту на кулички, то ты глубоко заблуждаешься!
Симона покосилась на него и заметила, что рот у него сжался в тонкую полоску.