учай!» Любо поглядеть, до чего они здорово выручают. А сколько радости, если бог даст к свеженькой хале еще и горячего гуляша с чесночком да с подливочкой. Пускай подливки много, а мяса кот наплакал, пускай хоть одна подливка без мяса, и то хорошо, макай сколько угодно! Оно и понятно, ведь частенько на столе и этого нет. Как тогда быть? Хочешь не хочешь, а угощайся халой с хлебом, виноват, я хотел сказать, хлебом с халой. Пожевал хлеба, закусил халой, и будь здоров, отличная пища для пустого желудка. Возьмем для примера лимонад. Вам не приходилось пробовать лимонад с хлебом? Нет? А вы нарочно возьмите да попробуйте, только сначала как следует поморите себя голодом, чтобы засосало под ложечкой, чтобы с голодухи дрожали руки и сводило все жилочки на ногах, вот тогда-то вы почувствуете воистину райский вкус. Обычно лимонад щиплет язык, но на пустой желудок, да еще с хлебом, он вам кажется вкуснее вкусного. Вы, я вижу, удивляетесь тому, что я так силен в кулинарном деле. Ведь я вам уже говорил, что в Касриловке меня считают чревоугодником, потому что, видите ли, я стою на том, что человек живет единожды, а не дважды, и ежели ты всю неделю ел кукиш с маслом, а в субботу шиш с маслом, то надо хоть з праздник немного побаловать себя. Как, по-вашему, разве не так? И в праздник седьмицы я знаю одно: пускай дома ни копейки, пускай весь мир перевернется вверх тормашками – все равно, к столу должен быть подан молочный завтрак и – никаких! Первым долгом – цикорий с молоком, это уж как закон, потому что в праздники «ее» душа, как «она» говорит, жаждет чашечки цикория. Эта чашечка цикория, говорит «она», ей дороже всего молочного завтрака. Вам, конечно, вполне ясно и понятно, что так только говорится. После чашечки цикория тебе непременно захочется еще чего-нибудь, например борща. До чего хорош овощной, красный, праздничный борщ с лучком, с молодой свеклой, со сметанкой! Послушайте, дайте мне одну тарелку такого борща, и я пошлю к черту все блюда на свете! Что останется от пасхи, от седьмицы, от всего еврейского духа, если нас, простых людей, лишить, не дай бог, этого борща. Вся суть в том, что к пасхальному борщу обязательно полагается либо мясцо, либо косточка, либо ложка жиру, а красный борщок сойдет и так. Нашлась капля молока для заправки – ладно! А не нашлась – не беда, спасибо за то, что он хоть готовился в кастрюле из-под молока. Моей ватаге только дай волю, начни ее поить одним молоком, тут не то что козы – трех коз не хватит. А я, между прочим, являюсь владельцем всего лишь половины козы, то есть у нас с соседом одна, так сказать совместная коза. Горе, а не коза, одни убытки из-за нее, одни переживания и неприятности. Недавно она, поразмыслив, решила, коза эта, больше не доиться, то есть доить-то ее можно, но молока она не дает ни капли. Поди попробуй, выжми из такой животины ватрушки да вареники! «Ох! ватрушки, – сказал я жене, – за ватрушки и вареники я все что угодно отдал бы… Не позаботишься ли ты, Сора-Зися, – сказал я, – чтобы к празднику были, так сказать, вареники?» А она в ответ: «Откуда им взяться?» А я говорю: «Это уж тебе виднее, ведь ты у меня хозяюшка». Она отвечает: «Разве ты не знаешь, что без яиц вареников не сделать». А я говорю: «Как не знать? Конечно, знаю. Не хитро, говорю, сделать вареники, если есть яйца, а ты изловчись, без них сделай». Она говорит: «Эх ты, умная голова! А как быть с творогом?» А я говорю: «С творогом как раз не плохо, а вот без творогу худо». Она говорит: «Чего ж ты хочешь?» А я говорю: «Напекла бы ты хоть блинчиков», А она в ответ: «Под блинчики надо масло», Я говорю: «Где это написано, какими вилами и по какой воде?» Она говорит: «Тебе лучше знать, где написано, ведь ты учился в хедере». Я говорю: «Знаешь что, женушка, послушай, пускай нет у нас с тобой ни яиц, ни творожку, ни маслица, давай просто потолкуем о молочной еде. Что бы ты, скажем, приготовила к праздничному столу, будь у тебя всего вдоволь?» Она говорит: «Да ты, я вижу, весь ушел в жратву. Сроду, говорит, такого обжору не встречала». Я говорю: «Ничего с тобой не станется, если мы малость поболтаем. Денег это не стоит. Считай, будто у тебя есть все – и творог, и масло, и яйца. Какой же праздничный обед ты мне приготовила бы?» Она говорит: «А чего бы тебе хотелось?» Я говорю: «Бабку». Она говорит: «Бабка требует уйму масла». Я говорю: «Ну тогда сделай молочную запеканку». А она говорит: «Почему вдруг запеканку?» А я говорю: «Не хочешь запеканки, сделай пирожки». Она говорит: «С чем пирожки, с кашей?» А я говорю: «При чем тут каша, с кашей это уже получаются кашники». Она говорит: «Это только твоей дурной, мужской башке так кажется». А я говорю: «Конечно, ты больше моего понимаешь, не стану спорить. Забыл, говорю, заказать жареную рыбу в масле. Как ты считаешь?» Она говорит: «Все ему подай! Не угодно ли корюшки?» А я говорю: «Можно и карпа, можно и линя, если попадутся щучки, говорю, тоже не откажусь, и даже если будет всего-навсего плотичка, тоже дело до развода не дойдет. Главное, говорю, чтобы было хорошо прожарено». А она говорит: «Ненасытная твоя утроба. Ты еще, чего доброго, не откажешься и от омлета с картошкой». А я говорю: «Ах, с величайшим удовольствием. Главное – чтобы после этого были хорошие налистнички». Она говорит: «Бездонная бочка! Как насчет блинов?» А я говорю: «Нет, мне подай налистнички. Блины блинами, а налистнички налистничками. Налистнички, говорю, по вкусу напоминают клецки. Ты бы сделала, говорю я, хотя бы горе-клецки. А не то сделай ленивые клецки на молоке», Она говорит: «Все тебе мало! Не хочешь ли молочного кулеша?» А я говорю: «Смотря какой кулеш будет – с галушками или с калабушками?» Она говорит: «Ну их, калабушки, это еда для бедняков». А я говорю: «Видно, ты-то чересчур богатая». Она говорит: «Я сама хоть не, богата, зато у меня родня богатая». А я говорю: «Много ты имеешь от своей родни!» Она говорит: «Больше, чем ты от своей».