Штефан Пауль
Молочные реки, кисельные берега
Посвящается Катрин
Stevan Paul
Schlaraffenland
Ein Buch über die tröstliche Wirkung von warmem Milchreis, die Kunst, ein Linsengericht zu kochen, und die Unwägbarkeiten der Liebe
© mairisch Verlag, Hamburg 2012
© Т. В. Зборовская, перевод, 2019
© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2019
© Издательство Ивана Лимбаха, 2019
Штефан Пауль любит своих героев, и авторская щедрость переходит к читателю – его персонажей невозможно не полюбить.
В краю молочных рек и кисельных берегов встречаются официанты-меланхолики, деловитые кухарки, верные друзья, неопоимые русичи – и, разумеется, первоклассные рецепты.
Лично меня покоряет в манере Штефана то, что можно в этой книге прочесть между строк – сочащееся из нее утешительное тепло, сравнимое разве что с доброй порцией потофё после многочасового блуждания по улице самой суровой зимой.
Удачная компоновка, отличный темп, язык и смысл одинаково утонченны и звучны.
Он поэт среди пишущих поваров.
Прочтите – и сразу же купите еще пару экземпляров, чтобы дарить на Рождество.
Вечерние смены
Пахнет мужским потом, алкоголь, выпитый прошлой ночью, потихоньку выветривается, оставляя кислый запах – у мальчиков был повод попраздновать. Герр Адам дышит ртом. Наносит дезодорант без запаха, застегивает накрахмаленную рубашку на гладко выбритой груди. В зеркале на двери шкафчика отражаются привычные движения рук, завязывающих галстук; молодые коллеги считают бабочку старомодной, но герр Адам имеет на то свое мнение. Он любит этот свой галстук – галстук создает определенную дистанцию.
Он поднимается по лестнице через две ступеньки, во рту энергично вращается мятный леденец; следом, шаркая биркенштоками, без энтузиазма плетутся вверх по винтовой лестнице похмельные молодые повара в посеревших, застиранных униформах. Второй этаж. На темной кухне тихо кипит бульон, пахнет жжеными костями, карамелизованным луком и крепким красным. Проходя, герр Адам щелкает выключателями, загораются неоновые лампы, всполошенные тараканы кидаются под плиты и металлические столы, убегают по белому кафелю, их видно лишь долю секунды.
В углу, где барная стойка, хрипя, включается кофемашина; двенадцать крепких черных для поваров, и сахара побольше. Герр Адам проходит в ресторан, захлопнувшаяся за ним дверь, гуляющая на петлях туда и обратно, заглушает шум из кухни; он останавливается посреди зала. О эта тишина! В полутьме поблескивает шелковая обивка тщательно выровненных стульев, на столах изысканный фарфор, на мягких тканевых салфетках покоится тяжелое столовое серебро, в ряд выстроились хрупкие бокалы. Герр Адам оглядывается и удовлетворенно кивает. В такие моменты – в моменты покоя, и прежде всего – в моменты, когда никого нет, – ресторан нравится ему более всего. За окнами в ветвях сбросивших листву деревьев на набережной гуляет ветер, в сумерках надвигающегося вечера играют барашки на поверхности холодного озера. Был ли вообще сегодня день, спрашивает себя поздно вставший герр Адам, глядя на улицу, – и ему вспоминается старенькая бабушка, которая в это время года, грозя пальцем в воздухе, по поводу погоды повторяла одну и ту же фразу: «Детоубийца март!»
– Адам, ты, подавалка старая давай включай уже свет, – словно из ниоткуда раздается голос Грёпке; он, как обычно, ударяет метрдотеля ребром ладони по загривку, и герр Адам вздрагивает – шагов шеф-повара он не слышал.
– Слышь, Адам, старик, я вот чего говорю: там снаружи вообще никогда не светает, мы тут в Хельсинки, что ли, или как?
Грёпке успел уже приобнять Адама одной рукой, а другой теребит его за бабочку; он нынче разговорчив, его поры вместе с потом источают еще не выветрившийся спирт.
– Слышь, у нас сегодня полный комплект – на пятьдесят шесть персон: Леманы с четырьмя гостями, Пингштедтеры, как обычно, у окна, Ашманы еще придут, и с ними шестеро – сделаешь, чтобы им было хорошо, ладненько? И присмотри, чтобы они не все заказывали а-ля карт[1], пусть жрут, что дают, пускай берут комплексы, ну ты и сам знаешь, Адам, старик, – нет, от этой хмари что-то совсем печаль! – Короткая передышка, Грёпке делано вздыхает. – Не, я те правду говорю: ненавижу свою работу! – Герр Адам, высвободившись из объятий здоровенного, пышущего кухней лося, оправляется и принимается за работу. Ненависть – это не про него. Он свою работу любит. Действительно любит. Он просто терпеть не может посетителей.
1
От