Она была не против тяжелой и грязной работы, даже если поначалу ей придется нелегко. Главное – использовать как можно больше возможностей достичь совершенства и доказать, что ты чего-то стоишь.
Он зашторил большое окно, выходившее на задний двор; у нее была самая маленькая, но при этом самая уютная во всем доме комната. Однако девочке больше нравилось, когда папа находился здесь вместе с ней, оживляя этот незатейливый уголок. Она еще несколько лет назад отказалась от попыток разрисовать белые стены толстыми детскими карандашами, потому как мама неизменно все закрашивала.
– Почему ты не хочешь пользоваться бумагой для рисования или книжкой-раскраской?
Мама сказала, что цветными могут быть игрушки, постельные принадлежности и книги. Однако игрушки хранились в идеальных штабелях белых коробок, а желтое стеганое ватное одеяло не могло заполнить собой всю комнату. Как бы ей хотелось его надуть и превратить в огромное солнце или воздушный шар, наполненный горячим воздухом, который унес бы ее далеко-далеко.
Мама хотела, чтобы ее упражнения в живописи ограничивались мольбертом, который, будто солдат, стоял в углу. Поэтому Ханна совершенно не пользовалась большими белыми листами бумаги, остававшимися девственно-чистыми. И не только чтобы позлить ее, заставляя всякий раз причитать: «Такой маленький рисунок! Такой крохотный, что его даже никто не увидит?».
Но мама не сдавалась и каждый раз в рождественский сочельник, равно как и в третий вечер Хануки, дарила ей принадлежности для рисования. Ханне нравился вид мелков и карандашей с острыми, заточенными кончиками. Она любила акварельные круги размером с двадцатипятицентовик, напоминавшие ей замерзшие лужи, оставшиеся после дождя из радуги.
Она не хотела, чтобы они валялись в беспорядке. Вытаскивая из безупречного гнезда маркеры «Мейджик», она потом никогда не могла сложить их обратно как надо. Ханна любила мамины подарки, но никогда не использовала их по назначению. При этом заботилась о том, чтобы та время от времени видела, как она берет их в руки, проводит пальцами по кончикам мелков, оставляет легкие отпечатки на сухой радуге краски. И порой целовала цвета, которые ей больше всего нравились. После этого мама никогда не злилась. Лишь смотрела, неподвижно застыв, и в глазах ее стояли слезы. Ханна не могла сказать, была ли мама счастлива или нет, но иногда она хмурилась. Однако по-прежнему покупала прекрасные коробочки, и это было главное. Для Ханны каждая ее победа оборачивалась маминым проигрышем.
Папа взял книгу с полки у нее над головой, сел рядом и начал читать.
– У меня под кроватью был лес, который я уже давно выращивала.
Папа говорил с едва заметным акцентом и вместо «который» у него получилось «кодорый».
– Самые настоящие тропики, идеальные для плесени, обезьян и всякой мелюзги, которая… – у папы опять вышло «кодорая», – …с радостью качалась на лианах волос и прыгала на батутах паутины.
Ханна улыбнулась, предвкушая следующую фразу.
– С какого-то момента я стала подозревать, что там живет Ночной Бормотунчик. Когда я лежала в постели и пыталась уснуть, из-под кровати доносились какие-то звуки.
Ханна жаждала устроить под кроватью беспорядок, но с мамиными ведрами и швабрами в доме в принципе нигде не мог вырасти лес. Ей хотелось, чтобы у нее были такие же забавные друзья, как в этой книге, и поэтому она всегда выбирала ее и давала папе читать.
– Порой я слышала, что там кто-то царапался, будто копаясь в мусоре в поисках пищи.
Ханна желала раскрошить плитку гранолы и рассыпать по полу зернышки, чтобы покормить маленьких зверят.
– В другое время звук менялся, словно на дне высокого бокала пел крохотный жучок. А однажды, могу поклясться, слышала рев взбиравшегося по очень крутому склону автобуса: рычал двигатель, визжали тормоза. И была уверена, что условия для Ночного Бормотунчика у меня под кроватью очень даже подходящие.
Хлам. Вот что требовалось Ханне, чтобы привлекать поселившихся на полу друзей. Разнообразный мусор, из которого они смогли бы построить себе жилище, сломанные старые игрушки и липкие кусочки недоеденных леденцов – то, что мама собрала бы руками в резиновых перчатках и выбросила бы.
Родительница подошла к двери, прислонилась к косяку и стала наблюдать, как прекрасный папа читает книгу.
– Не видя ни разу ни одного из них, я не умела предвосхищать их появление. Скорее, думала, что как-нибудь ночью зверушка заявит о себе сама, – я была уверена, что у меня под кроватью кто-то живет, и много-много раз шептала: «Привет!». Но ответа так и не услышала. Может, она была робкой. А может быть, мы говорили на разных языках…