– Сейчас? Но ведь прошло всего два с половиной месяца, как…
– Ты не обращал внимания на ее поведение?
– Не особо.
– Она все больше склонна манипулировать нами. Играть. Ханна заботится о том, чтобы все ее проделки видела только я, поэтому, когда мне приходится рассказывать о них тебе… ты сомневаешься в этом. Как она дерется. Как пишет скверные слова. Как говорит… Ханна надо мной издевается. Зачем она утром потащила тебя наверх?
– Да так, ерунда. У нее есть план. – Он немного заерзал, чувствуя себя неуютно под ее пристальным взглядом. – Она кое-что задумала. Если честно, думаю, тебе понравится.
Хотя ей было не холодно, она застегнула на молнию спортивную куртку для занятий йогой, в которой любила ходить дома, и засунула в карманы руки.
Сюзетта хотела переодеться и перезвонить в школу, но Алекс не сводил с нее глаз, а ей, наоборот, хотелось, чтобы он отвернулся.
– Отлично. Я займусь этим сама.
– Эй, я не спорю с тобой, что ей пора в школу. Ты, вероятно, права: девочке скучно, ей нужны перемены…
– Перемены нужны мне. Ты не знаешь, какая она. При тебе она надевает самую невинную маску. И неизменно ведет себя, как душка.
– Да нет, я верю тебе. Однако мы уже говорили, что учебный год начался давным-давно…
– Я не могу сидеть с ней в четырех стенах! Ты меня не слышишь.
– Слышу, älskling.
И он крепко обнял ее.
Обычно это приносило Сюзетте огромное утешение и успокоение, но она уже слишком замкнулась в себе, а ежедневные испытания, которые ей устраивала Ханна, и постоянные расстройства, доставляемые собственным организмом, выжгли ее дотла. Сюзетта хотела разогнаться и, словно птица, на лету врезаться в стеклянную стену их дома. Плевать, если при этом она свернет себе шею. Потом еще и еще – до тех пор пока не измажет своей кровью все стекло.
Она оттолкнула его и подавила рвущийся наружу крик. И тут же увидела, что на его лице, как в зеркале, отразилась паника, плескавшаяся в ее широко распахнутых глазах. Этот неуверенный, испуганный взгляд ему не принадлежал. Она заставила себя немного успокоиться. Ей захотелось сделать хоть что-то, чтобы вернуть лицу мужа привычное непринужденное выражение.
– Прости, ты просто не…
Она отшатнулась и нервно прижала ладонь ко рту, стараясь не сболтнуть лишнего.
– Она нас дразнит. Не знаю, что у нее на уме, но она играет в какие-то игры…
– Какие еще игры?
– Кто такая Мари-Анн Дюфоссе?
– Что?
Ах, как же он на нее посмотрел! Словно только что понял, что внутри у нее лишь бездушные механизмы.
– Мари-Анн Дюфоссе! Это персонаж какой-нибудь книжки, которую ты ей читал? Французского фильма, который вы вместе смотрели? Это ты рассказал ей об этой женщине? – Она пошла на него, жестикулируя и требуя ответа. – Кто она?
– Сюзетта, остановись.
Услышав свое имя, она осеклась, порывистая, задыхающаяся, злобно кричащая. Нет, Сюзетта не возражала против шведских ласкательных прозвищ Алекса, но никогда не слышала, чтобы он называл ее по имени, порой забывая, что оно у нее вообще есть.
– Я не знаю, кто такая Мари-Анн Дюфоссе. Откуда мне знать? Какое отношение это имеет к…
Какое невинное, безупречное смущение, напрочь лишенное гнева и сочащееся заботой. Может, она сошла с ума?
– Я погуглю. Не бери в голову. Ты опаздываешь. Мне надо позвонить в школу.
– Если хочешь… я поеду с тобой! Не хочу, чтобы ты сидела одна, как…
– Не волнуйся, я все выясню сама.
Потом он сделал то, что она так любила: взял ее за плечи и упер свой лоб в ее. Сквозь аромат кофе пробивался запах зубной пасты, его тело излучало тепло. Так они стояли молча, и она жадно вдыхала его запах.
– Прости, я совсем не хотела тебя расстраивать.
– Сюзетта, мы сделаем то, что должны. Твое здоровье – тоже вопрос первостепенной важности, я не хочу, чтобы ты опять заболела…
– Знаю, я принимаю лекарства, это помогает…
– Но раньше мне никогда не приходилось видеть тебя такой расстроенной. Я мог бы больше работать из дома…
– Ты совсем недавно просидел дома две недели и не можешь без конца опекать меня…
– Но тебе тогда стало лучше?
Одна лишь мысль о том, как сильно ей полегчало, заставила сердце, бешено бьющееся в груди, успокоиться. Две недели после операции стали для нее чем-то вроде отпуска. Алекс был рядом и во всем ей помогал, Ханна вела себя просто идеально.
– Лучше, – признала она.
– Я мог бы работать в офисе только полдня.
– Не мог бы.
– Мог бы. Поэтому не расстраивайся, если в школе скажут, что не примут Ханну сейчас. К осени мы обязательно ее куда-нибудь определим. И я буду чаще оставаться дома, договорились? Может, все изменится к лучшему, и ты, как раньше, время от времени будешь ездить в офис. Как думаешь, это поможет?