— Потерпи, Маша, потерпи, — твердил другой «дояр» своей подопечной. — Вот ужо войдём в лёд. Там спокойнее, не качает…
На следующие сутки и в самом деле услыхали с мостика:
— Слева вижу лёд. До кромки семь миль!
Корабль стал разворачиваться носом к торосистому, покрытому снегом полю.
«Как, однако, быстро зима наступила! — наверное, сказала бы не одна из бурёнок, имей она дар речи. — Всего неделю, как жара была».
Чукотское море встретило электроход льдами. Он вошёл в снежно-ледяную кашу, как в трясину, и застрял. Капитан не уходил из рубки.
— Лево на борт!
— Есть лево на борт.
Приказание рулевым выполнено, но стрелка компаса неподвижна.
— Право на борт!..
Постепенно корабль раскачали. Между его корпусом и льдом появились зазоры. Ещё усилие машин — и судно высвободилось из ледяных клещей. Так и шли: в час по миле.
Перемена климата на коровах мало отразилась. Они по-прежнему исправно давали молоко.
Молоко! Его стало так много, что и девать некуда! — Уж заодно бы маслодельный завод прихватить, — шутили моряки.
Всю продукцию пришлось перерабатывать на камбузе. Повара сбились с ног. Они впрок заготавливали сметану, творог, кефир и мороженое, варили молочные супы и кисели, изобретали фантастические блюда.
Штурманы ежедневно обсуждали, помимо навигаторских дел, и такие важные вопросы: каково здоровье коров, как бык Байкал перенёс качку и, конечно, куда девать сегодняшний удой.
— Вот вам молочные реки и кисельные берега, — буркнул капитан под конец одного такого заседания.
Стадо берегли, чистили. У матросов появились любимцы. Их подкармливали ломтями хлеба, густо сдобренными солью.
…За островом Врангеля открылось Восточно-Сибирское море. Лёд стал толще, монолитнее. Кораблю приходилось его пробивать с разбегу.
Удар! Но электроход не расколол льдину, а залез на неё носом и завис.
На полную мощь работает винт. Струя от него образовала за кормой целое озеро. Но корабль недвижим.
— Взорвать лёд! — приказал капитан.
В воздух, выше мачт, полетели сверкающие осколки, снег. После каждого взрыва возле судна появлялись трещины…
В этот же день открылась и бухта Певек. Впереди, возле подножия сопок, в тумане повис посёлок. Оттуда навстречу судну, по береговому припаю, на нартах и пешком, спешили люди.
Сбросили трап. Взрослые и ребятишки стали забираться на корабль. Один малыш чукча, похожий в своём пушистом кéркере[1] на шар, с ужасом уставился на моряка, который чесал лоб рогатому страшилищу.
— Какой большой корранг! — сказал малыш.
— Какой большой корранг! — сказал малыш.
Корранг по-чукотски — олень.
Моряки пригласили гостей в столовую и всем налили парного молока. Тут же оказался и маленький чукча. Вокруг рта у него появились белые пенные усы. В глазах уже не страх, а восхищение: «Вкусное молоко, даже лучше сгущёнки!..»
Коров перенесли лебёдками с палубы на лёд. Склонив головы, они неторопливо двинулись к земле.
Рядом бежали, суетились ребятишки. Самые храбрые даже пытались погладить «коррангов». Коровы не сердились: они ведь и приехали на чукотский берег ради этих малышей.
Без камчатского паспорта
В областном музее раздался телефонный звонок.
— Живая… Понимаете, — торопился в трубке взволнованный мальчишеский голос, — зелёная, крупная…
— Прыгает?
— Конечно. Да ещё как! Я её не пускаю.
И начались торопливые вопросы: кто нашёл, где, фамилия, адрес…
Через несколько минут голубое такси мчалось по направлению к Красной сопке, расположенной на перевале из северной части Петропавловска в южную.
Место происшествия искать не пришлось — люди, перегородив панель, образовали плотное кольцо.
Работники музея — большеглазая хрупкая девушка и художник-препаратор с длинным худым лицом, — решительно раздвигая толпу, устремились в середину.
Там стоял на коленях мальчишка лет десяти. Он, полусогнувшись, держал на изготовку кепку, словно нацеливаясь. Увидев работников музея, доверительно зашептал:
— Убегала уже… Вы с ней поосторожнее…
— Да, да, — подтвердил высокий мужчина в шляпе. — Я свидетель. Сам помогал ловить.
— Мы её нашли вон там, возле дороги. Хотела в сопки уйти, — захлёбываясь, рассказывал парнишка. — Едва догнали. Ка-ак прыгнет!
