— Уверен, у тебя тоже есть свои соображения. Но я назову одну вещь, которую мы оба заметили за ней в последние дни: она никогда не делится своими мыслями. Если бы это было не так, мне бы не пришлось вырывать у нее силой информацию о том, насколько задерживаются ее менструации. Ты бы заранее знал о ее мигренях. Я вообще не уверен, что она стала бы рисковать возвращаться домой, обсудив свои проблемы хотя бы с одним из нас.
— Согласен. Кроме того, Рейн не только не любит говорить о том, что она чувствует, Рейн не всегда бывает честна. Она кормила меня полуправдой долгое время, научившись с точностью распознавать то, что, по ее мнению, я хотел бы от нее услышать.
— Или то, что убережет ее задницу от неприятностей.
Лиам нехотя улыбнулся ему.
— Да, в этом она тоже хороша.
— Это нужно прекратить, — настоял Хаммер.
— Именно. К числу ее наибольших проблем относится также неумение делиться своими страхами, обидами и нежелание говорить о том, чего она, блять, хочет. Все это время мне приходилось вытягивать это из нее клещами и постоянно играть в угадайку. Рейн боится того, что я скажу ей, что мне не хочется возиться с такой сложной девушкой, как она.
— Кроме того, она слишком боится показать свою ранимость, особенно после того, как я отвернулся от нее, когда она, наконец, набралась смелости и открыла мне свои чувства.
Конечно, мать твою, твое презрение к ней сделало только хуже. Но выговаривать эти слова Хаммеру на данный момент было бессмысленно, хоть и принесло бы удовольствие.
— Так мы договорились? — спросил Лиам.
— Взаимное общение и честность. Однако, я думаю, там есть что-то еще.
— Кто бы сомневался. У Рейн еще много секретов.
— Самым важным должно быть доверие.
Лиам не хотел признавать этого, беспокоясь о том, что Хаммер сразу разоблачит в этих словах его слабую сторону в их с Рейн отношениях.
— Ты можешь не согласиться.
Должно быть, у его друга не было проблем с доверием, потому что Рейн жила под его крышей уже шесть лет. Но у него самого эти проблемы были, за несколько недель, он так и не смог достучаться до нее в этом плане.
— Но я знаю, что это правда, — без колебаний ответил Хаммер.
Не тратя время не размышления, он кивнул.
— Думаю, что она, вероятно, доверяет мне больше, чем кому-либо, но есть чувства и некоторые фрагменты из ее прошлого, которыми она до сих пор не делилась со мной. Я просил, настаивал, требовал, угрожал. Ничего.
В этом был смысл. От начала и до конца их отношений в роли Доминанта и сабмиссива, Рейн так и не смогла поверить в то, что он останется с ней несмотря ни на что. Поэтому услышать о том, что у нее проблемы с доверием не только с ним, но даже и с Хаммером, стало небольшим, но облегчением для него.
— Думаешь, она действительно к этому готова? — спросил Лиам.
— Да. Я услышал это в ее голосе.
Лиам пожал плечами.
— Я уже слышал от нее подобное. Это состояние не длится долго. Она может внезапно испугаться и…
— Мы не позволим ей сомневаться или прятаться.
— Знаю, что не позволим. Но что, если она уйдет от нас?
Лиаму было неприятно озвучивать этот вопрос, но он был слишком важным и далеко не мифическим, чтобы его просто проигнорировать.
— Да, есть определенный риск. Именно поэтому мы будем следить за ней круглосуточно.
— Верно.
Он посмотрел на Хаммера и встретил ответный взгляд.
— Итак, утвердим еще раз нашу договоренность. Общение, честность и доверие? — спросил Макен.
— Если брать только три возможных варианта, то я бы взял именно эти. Думаю, остальные ее проблемы в той или иной степени подкармливаются от этих трех — самых важных.
— Совершенно верно.
Разве они не слишком быстро добились согласия? С тех пор, как Лиам взял Рейн под свою опеку, они спорили не переставая. Но сейчас? Было такое чувство, что они вернулись в старые добрые времена … или даже лучше.
Поднявшись, Лиам начал расхаживать из одного конца комнаты в другой. Почему так получилось?
— Не мог бы ты сесть? — выразил свое недовольство Хаммер.
— Я думаю.
Он измерил шагами длину барной стойки еще несколько раз.
— Знаешь, мы никогда не говорили о том, в чем нуждалась Джульетта.
— Ты не был с Джульеттой так долго, как был я.
— Я и с Рейн не был так долго, как ты.
Хаммер пожал печами.
— В свои двадцать с небольшим, ты был молод и наслаждался жизнью.
— Ой, да ладно тебе, Хаммер. Я всего на пять лет моложе тебя. И я не был недоразвитым или глупым.