— Хватит тебе, черный кабан, валять дурака! Выдави кишки из желторожего ублюдка! Бей его до крови! Он думает, что он лучше тебя, потому что посветлее, чем ты. Мать его небось путалась с белым страховым агентом!
Гас, подпрыгивая, медленно покружился возле Робби и снова ударил его — прямо под сердце. На Робби живого места не было; боль, жара, усталость, пот одолевали его. А белые все науськивали их, как щенков. Гнев и отвращение переполняли душу Робби. Он весь кипел ненавистью к белым — будь они прокляты все до единого! И Гас с ними заодно!
У мистера Брэда глаза вылезли из орбит, нижняя губа отвисла.
— Живее, живее, обезьяньи морды! Кто первый стукнет до крови, получит добавочный пятак. Деритесь же, черт побери!
Робби зашатался от удара, который нанес ему Гас левым кулаком. Тотчас же вслед за этим Гас трахнул его наотмашь сбоку по голове. Робби опрокинулся и растянулся в пыли. Сперва он был оглушен, потом почувствовал звон в ушах. И вдруг кто-то резко тряхнул его за плечи и стал поднимать.
— Взрослые люди! Тоже придумали себе развлечение! — услыхал он голос матери. — Звали бы уж своих дружков проклятых, если вам делать нечего! Стыда у вас нет, дурачье безмозглое! Дикари! Подонки, грязная белая шваль!
Лори Ли стащила с мальчиков перчатки, чуть руки им не оторвала.
Оба белых стояли разинув рты — какой уж тут смех! У мистера Брэда был такой вид, точно его застали врасплох за непристойным занятием.
Лори одной рукой ухватила Робби, другой — Гаса и потащила их из магазина.
— Пошли отсюда, ну! — У Робби слезы лились градом. На улице Лори повернулась к Гасу: — Ступай домой! Я не поленюсь прийти к вам в Рокингем-куотерс, хоть это и далеко, и все расскажу твоей матери. Уронили вас, видно, когда вы младенцами были! Все мозги вам, дуракам, вышибли! А Робби у меня получит такое угощение, что век не забудет боксерские перчатки!
Выпучив глаза от страха, Гас смотрел на Лори. Первый раз он видел мать Робби такой сердитой. Всегда она была добрая, приветливая. Он был перепуган до смерти.
— Ступай домой! — строго скомандовала ему Лори. — И не смей нигде останавливаться!
Гас повернулся и поспешно зашагал по тенистой улице.
— А ты, мой сын, получишь дома свою порцию! Подумать только! Мать ждет его, собирается испечь ему вкусные коржики. Ждет, волнуется — мало ли что могло случиться, может, припадок какой, утром ведь плохо выглядел! А он, оказывается, дерется с Гасом Маккеем на потеху белым!
Робби чувствовал себя так худо, как еще ни разу в жизни. Все у него болело. Его мутило, в горле саднило. Чем ближе к дому, тем мрачнее становился Робби.
— Мама, я больше не буду! Я… я… больше не буду! Больше никогда, мамочка! — Он рыдал и захлебывался, обливался солеными слезами.
— Не реви на улице! Успеешь дома нареветься, когда я за тебя возьмусь! Уж это я тебе обещаю! — Лори вся кипела от ярости; впрочем, она понимала, что несправедлива к своему любимцу, и изо всех сил старалась взять себя в руки. — Когда нужно отлупить кого следует, так тебя силой не заставишь, а вот драться на потеху белым ты рад-радехонек! — Гнев, ненависть переполняли ее. Робби никогда еще не видел маму такой злой. — Стоило им сказать тебе словечко, свистнуть, пальцем поманить…
Робби, спотыкаясь, брел по пыльной дороге, вернее, мать тащила его, больно вцепившись ему в плечо. Но боль в душе его была во сто раз сильнее. Если бы только можно было забыть навсегда этот день! Будь они прокляты — эти коржики, и Жирный Гас, и порошок «Калумет», и боксерские перчатки, и белые лавочники, и все люди на свете! Вот бы сейчас умереть!
Мама втолкнула его в комнату и оттуда поволокла в кухню. Дженни Ли, вытаращив глаза, тревожно наблюдала за ними.
— Снимай все! Я с тебя сейчас шкуру спущу, как бог свят!
Дженни Ли перепугалась, пожалуй, не меньше брата.
— За что это тебя, Робби? — спросила она, не решаясь обратиться к матери: такой сердитой она ее никогда не видела.
Робби посмотрел на сестру. Его распухшие губы дрожали, лицо судорожно дергалось.
— Ступай, дочка, во двор, — сказала Лори Ли, — наломай там веток, да какие подлиннее, не то и тебе достанется!
— Мама, ты только не бей его по голому телу! Прошу тебя, мама, умоляю, не бей!
— Если ты сию же минуту не пойдешь, я и тебя голышом выдеру! — Лори метнула взгляд на Робби. — Ну-ка, раздевайся! Стаскивай все!
Дрожащими пальцами мальчик снял с себя рубашку. Долго не мог расстегнуть штаны. Сердце его бешено колотилось. Мама никогда еще не секла его голым.
Лори выглянула во двор.
— Дженни Ли, долго ты еще будешь там возиться? Неси скорее!
Девочка вернулась с прутиком.
— Я же наказывала — отломи какой подлиннее, — закричала Лори, — если не хочешь, чтоб и тебе попало! Не то я сама пойду и тогда, так и знай, засеку его до смерти!
Девочка убежала и вскоре принесла большую ветку. Лори Ли начала обрывать на ней листья, грозно поглядывая на Робби; мальчик стоял голышом посреди кухни и трясся как в лихорадке.
Лори подошла к нему с прутом.
— Ложись на пол!
Сестра зажмурила глаза, отвернулась и бросилась к двери.
Распростертый на полу, Робби казался таким жалким, несчастным, беззащитным и невинным, что, несмотря на свой гнев, Лори не в силах была его ударить. Она ведь любит его! А эти люди заставляют ее обижать своего ребенка! Будь они прокляты, белые! Лори смотрела на мальчика и чувствовала острое желание надавать ему пощечин за этот жалкий взгляд, за это — особенно заметное сейчас — сходство его с нею самой; она уже замахнулась было, но тут комок подступил у нее к горлу, сердце переполнилось жалостью, и любовь победила гнев. Лори выпустила из рук прут и подняла Робби.
— Родненький мой сыночек, маленький мой Робби! О господи, господи! Сжалься над нами, милосердный Иисус Христос!
— Мама, мама, мамочка! — с громким рыданием вырвалось из груди Дженни Ли. — Мамочка, моя любимая!
Каждую ночь Робби видел сны, которые посылал ему добрый господь бог. Какие только сны не снились ему, с тех пор как он был еще комару по колено, с тех пор как себя помнил! И в эту темную ночь под воскресенье, в тихий предутренний час, когда тишину нарушало лишь тяжелое дыхание и храп спящих, мальчик на соломенном тюфяке был уже не в Кроссроудзе, а может, даже и не в Джорджии! На широком поле сошлись две могущественные армии, вооруженные до зубов мечами, кинжалами, пистолетами. На одной стороне огромная Белая армия — злые, уродливые, подслеповатые призраки. А на другой огромная Черная армия — гордые, красивые, свирепые и храбрые воины. И мама была там, и папа, и Дженни Ли, и Бен Реглин со своей сестрой Айдой Мэй, и Жирный Гас Маккей, и многие другие. Но главное, там был он — Роберт Янгблад, сильный, бесстрашный, и он вел Черную армию к победе. Кругом трещали выстрелы, грохотали пушки, люди рубились саблями, кололи и убивали друг друга, кровь лилась рекой. То он видел себя в Кроссроудзе, то в каком-то громадном неизвестном городе, где командовал уличным боем. Мелькали лица — чужие, иногда знакомые. Он различал их совершенно отчетливо, но в следующее мгновение все перепутывалось. и белые лица, и черные — все были залиты кровью. Робби проснулся в холодном поту и, дрожа, сел на тюфяке. Силясь понять, где же он, вглядывался во мрак и мало-помалу приходил в себя. Нащупал тюфяк, услышал мирное посапывание старшей сестры, спавшей на кровати. Потом различил знакомую печку и большой кухонный стол. И тут же почувствовал облегчение, словно глотнул холодной воды. Как хорошо, что он дома, слава богу, что это был только сон! Робби старался припомнить, кто же победил в битве. Хорошо, что это был сон. Хорошо, что это был только сон! Он долго ворочался с боку на бок, почесывал зудящее тело. Почему эти белые такие подлецы? И какого черта негры все им спускают? Почему? Почему? И все думал, думал, пока в голове не затуманилось и начал одолевать сон. Робби повернулся на живот и уснул.
В воскресенье утром он пытался вспомнить, что ему снилось. Но все было так смутно, точно стена выросла между ним и его сном. А ночью это казалось настоящим и очень страшным! Робби сидел в кухне за некрашеным столом. Большой, тяжелый, топорной работы стол был выскоблен добела, так же как и пол. Аромат жареного бекона, горячей кукурузной каши и свежего кофе почти вытеснял застоявшийся с ночи резкий, затхлый запах спальни. На главном месте за столом сидел рослый чернокожий мужчина. У него добрые, спокойные глаза, волевое лицо и могучая грудь, как у буйвола. Но это обманчивое спокойствие — в нем таится скрытая сила, конгломерат тончайших и сложнейших чувств, энергия, всегда готовая к отдаче, подобно мощной стальной пружине, натянутой до предела.