— Еще шесть поцелуев!
Потом в колодец попал Гас. Дженни Ли знала наверняка, что сейчас пузатый вызовет ее, и почувствовала, что краснеет.
— Сколько у тебя там футов?
— Пятнадцать.
— Ого, как глубоко! — Кто-то из мальчишек даже свистнул, и все, кроме Дженни Ли, засмеялись. Лицо ее горело. Она хотела убежать, но почему-то не убежала.
— Кого вызываешь?
— Дженни Ли Янгблад!
Ребята захихикали. Дженни Ли чувствовала, что ее подталкивают к Гасу. И когда он целовал ее, все хором считали: раз, два, три… четырнадцать, пятнадцать.
Теперь на стул села Дженни Ли. К ней подошла Уилабелл Бракстон и шепнула:
— Хочешь, я сяду вместо тебя? Дженни Ли не ответила и осталась сидеть.
— Сколько футов?
Дженни Ли смотрела себе под ноги. Ей хотелось сказать «пятнадцать», но она боялась, что ее поднимут на смех.
— Говори скорей, сколько футов? — настаивали ребята, и Дженни Ли выпалила:
— Десять!
— А кто должен тебя спасать?
— Бен, Бенджамен Реглин!
А после того, как Бен «спас» ее десятком торопливых поцелуев (хоть ей показалось, что их было сто десять!), она вырвалась из круга и убежала.
Смеркалось, тени уже окутывали двор, и Лори подумала, что пора угощать детей. Сейчас она принесет лимонад и торт с зажженными свечками, свечки задуют, и торт будет разрезан на порции. Как все хорошо — праздник удался на славу, всем весело, почти никто не дрался; правда, двух ребят из тех, что постарше, застали в уборной за курением самокруток из газетной бумаги, набитой сухими листьями, но это не так уж страшно! Лори Ли пошла в кухню, открыла буфет и хотела было достать с верхней полки свой великолепный торт. Странно, почему блюдо такое легкое? Лори глянула и невольно вскрикнула: от красивого трехслойного орехового торта остались только крошки да поломанные свечки. Господи помилуй, Робби не мог этого сделать, а уж девочка и подавно! У Лори закружилась голова, ей стало дурно. Она поспешила в комнату. Теперь вся компания перекочевала туда, Робби снова попал в «колодец» и сидел на стуле, а вокруг него кольцом стояли ребята.
— Робби, иди сюда!
И лицо и тон матери такие, что мальчик понял: надо идти сию же минуту. Он вскочил со стула — тут уж не до поцелуев — и последовал за ней в кухню. Лори присела у стола. Она едва могла говорить.
— Роб… Робби, где торт?
Мальчик тупо уставился на мать и показал пальцем на полку, но вдруг увидел на столе пустое блюдо.
— Ма, мама, куда же он делся? — Только теперь Робби догадался, почему мать так странно глядит на него. — Мама, это не я! Я бы никогда этого не сделал! Клянусь богом!
— Тише ты! — прикрикнула мать. — Не смей поминать имя божие всуе!
Он замотал головой, тараща глаза:
— Но… но это же не я, мама! — Потом прищурился возмущенно и гордо. — Я бы никогда такого не сделал! Пора бы уж тебе это знать!
Лори посмотрела на сына, испытывая сильное желание ударить его по лицу, так похожему на ее собственное, больно выдрать, чтобы не притворялся невиноватым, но слезы подступили у нее к горлу, и она лишь глубоко вздохнула.
— Смилуйся над нами, господи! Беги в Большую бакалею, купи дюжину пирожных по десять центов! — приказала она мальчику.
После ухода гостей, когда все уже было прибрано и Роб и Дженни Ли улеглись спать, а Джо пришел с работы и поужинал, Лори начала рассказывать ему про детский праздник. Они сидели у себя в комнате перед нетопленым камином.
— Вот только это происшествие, Джо, а до того все шло прекрасно, — шептала Лори. — Ребята так веселились! Ужасно жаль, что тебя не было.
Потирая одна о другую босые ноги, Джо попыхивал трубкой. После тяжелого рабочего дня так хорошо и спокойно сидеть дома, разговаривать с Лори Ли. Она по-прежнему красивая и сильная, добрая, отзывчивая. Всегда понимает, как он устал. А уж начнет говорить — заслушаешься. Детский праздник, гости. Жаль, что он не мог прийти вовремя, помочь Лори, полюбоваться на детей. Ему-то никогда не приходилось справлять свой день рождения. Да, жаль, что не побывал на празднике своих ребятишек, хотя, может быть, так даже лучше: сидишь, покуриваешь трубку, слушаешь Лори, киваешь и улыбаешься, представляя себе весь этот праздник в уме. Качаешься в кресле-качалке, каждая косточка отдыхает. И слушаешь, слушаешь свою Лори. И вот медленно, медленно, медленно он начинает удаляться от нее; мысли расплываются, он уже больше не слышит ее голос — он погрузился в свои думы.
Иногда Джо Янгбладу казалось, что он прожил на свете чуть не целый век. Так много пережито, и так много сменилось холодных, бесцельно, безнадежно растраченных лет, и все позади — и тот год, когда он вышел из больницы и решил было не возвращаться на завод, но все-таки вернулся, и тот год, когда он попросил себе работу полегче, и они любезно пошли ему навстречу и вместо восьми долларов девяноста пяти центов в неделю назначили ровно половину, и он взмолился, чтобы его снова поставили на прежнее место, и они опять любезно пошли ему навстречу… Был еще год, теперь почти стершийся в памяти, когда он решил, что хватит работать на хозяина и надо завести собственное маленькое дело, ну там бакалейную лавочку, в которой будут покупать соседи, потому что он негр и его семья всегда относилась к ним по-дружески, или гладильную мастерскую, или торговлю мороженым. Но где было взять на это капитал?
Джо все чаще и чаще искал забвения в библии, словно прячась от мира в потайной глубокой пещере. И библия всегда поддерживала его, ибо в этой замечательной книге он находил, пожалуй, все, чего требовала его душа, начиная от «Иди, Моисей, к фараону и выведи из Египта мой народ» до Книги Иова. Плохо было лишь то, что приходилось каждый день покидать свое убежище и идти на завод таскать бочки. И библия библией, а время не ждет, это факт! Все менялось, всюду были перемены, перемены, перемены, только жизнь Джо и Лори Янгблад оставалась прежней, а если в ней и менялось что-нибудь, так только к худшему!
Джо знал: он и сам переменился. После больницы это был уже не тот человек. На работе стал другим, а дома и подавно. Раньше, каким бы усталым он ни был, он все же помогал жене. Играл с детьми, интересовался их занятиями, разговаривал с Лори Ли, делил с ней миллион забот по дому. Не то теперь! Правда, у него были свои тревоги, но он таил их про себя и отгораживался от всего, что тревожило Лори.
Временами — вот как сейчас, например, когда он сидел и смотрел на Лори, — былой огонь воспламенял его, как вновь обретенная религия отцов, но уже в следующий миг усталость и боль, гнетущая, мучительная боль в спине и чувство полной беспомощности овладевали им опять. И тогда он думал: хорошо бы сидеть спокойно с библией на коленях, и заснуть навеки, и больше никогда не просыпаться, чтобы не знать ни борьбы, ни боли, ни тревог — просто сложить свою ношу у реки и сказать всему земному: «Довольно!»
И все-таки в будущем году их жизнь должна измениться. Он поправит дела обязательно. Интересно, каким образом? Ничего, он что-нибудь придумает… Начиная с Нового года, со дня рождения Лори Ли… Лори Ли родилась в этот день… Лори Ли, Лори Ли… его семья… семья… Перед глазами Джо снова его комната, он вспоминает детский праздник. Детский праздник…
Джо тихонько смеется.
— Так, по-твоему, этот жирный поросенок Гас Маккей втюрился в нашу девочку?
Лори тревожно смотрит на него, потом улыбается и кивает головой.
— Знаешь, Джо, я все думаю, куда же девался мой торт. Если верить Робби, он не виноват. Кто же…
— О-о-о, мама, о-о-о!
— Что там, господи? — Лори бросается в кухню, Джо — за ней.
На постели сидит, скорчившись, Дженни Ли — ее мутит. Каждый приступ рвоты словно выворачивает внутренности. Глаза покраснели. Она едва смотрит на отца и мать. Девочка вся дрожит.
— Господи помилуй, что с тобой, маленькая?
— Мама, о-о, о-о! — Дженни Ли горестно мотает головой, глядя на Лори ввалившимися глазами. — Я нечаянно, прости меня, мамочка!
Лори Ли присаживается на кровать и обнимает дочь.
— Джо, достань английскую соль в буфете и принеси стакан воды да намочи мне тряпку — возьми ее вон там. Девочка больна, видно, что-то серьезное!