Выбрать главу

Мальчики миновали проход между двумя домами и вышли на Малберри-стрит, где под тенью раскидистых шелковиц на верандах и во дворах играли голые ребятишки — чернокожие, коричневые, желтые.

Гас запел:

Мясо тушится с картошкой,Будет соуса немножко.А у нас с тобой, миленочек,Будет маленький ребеночек.

Он громко захохотал, искоса поглядывая на Робби и наслаждаясь смущением товарища. А Робби вдруг вспомнил ночь и скрип кровати в комнате родителей. Но тогда он не хотел верить! Вот он лежит на своем тюфяке в кухне, и глаза его понемногу свыкаются с окружающей его тьмой, а из комнаты доносится ритмичный скрип пружин, и прерывистое дыхание, вздохи и стоны — такие громкие, что, кажется, и мертвец из гроба встанет! Мама шепчет: «О Джо! Джо!» А кругом такая тишина, что Робби слышит, как колотится его сердце. Ему страшно, страшно! Неизъяснимая злоба охватывает сонного мальчика. Но это же ему приснилось! Черт побери папу! Да нет, это был сон, конечно, сон! Ну, так не спи, иначе может опять присниться! Проклятый папа! Проклятый папа!

Дальше мальчики пошли по тротуару мимо больших нарядных особняков богатых белых. Потом обогнули великолепный парк с надписью «Только для белых» и очутились на Пейн-стрит, возле католической церкви — самой красивой церкви в городе.

— Там у них внутри замечательно! — сказал Робби, чтобы переменить разговор.

— А ты откуда знаешь? — спросил Гас.

— Мне мисс Фэнни рассказывала. Она знает! Она ходит каждую субботу убирать церковь.

— А я уж подумал, не ты ли у нас — отец Янгблад?

Возле дома на Оглеторп-стрит Гас спросил:

— Здесь ты работаешь, да?

— Угу!

— Ну, до скорого! Гляди в оба! Я хотел сказать наоборот: не гляди на эту придурковатую девчонку, если дорожишь своей шкурой! Прощай, не горюй! — Гас зашагал прочь, но передумал и вернулся. — Мы с тобой друзья по-прежнему, правда ведь? — спросил он, заглядывая Робби в глаза,

— Конечно! — Уходил бы уж этот Гас поскорее, не приставал бы к нему больше!

Гас сплюнул на тротуар.

— Я очень жалею, что дрался с тобой в магазине.

— Я тоже. Больше они нас никогда не заставят драться!

— Вот именно! — поддакнул Гас. — Ну, будь здоров!

Робби почувствовал облегчение, глядя ему вслед. Но настроение у него было испорчено. Гас напугал его, и он злился на Гаса… впрочем, не за драку в бакалейной лавке.

Робби прошел по переулку и открыл высокую белую калитку, на миг прислушавшись, не скрипнет ли она, но здесь калитка никогда не скрипела. Посмотрел в глубь сада — какой огромный белый домина! Поворачивай назад, ступай за ворота и больше сюда ни ногой, забудь об этой работе, беги от белых, беги, пока не поздно! Но тут лицо его приняло решительное выражение — нет, черта с два! Никуда он не побежит! И вот он уже шагает вверх по широким белым ступеням.

Он пообедал, не заметив даже, что ел, — из головы не выходил разговор с Гасом. Он наколол щепок, набрал угля и все время думал о белокурой девчонке: ненавидел ее лютой ненавистью и сам не в силах был разобраться в своих чувствах. Метался, как голодная кошка. Пошел в уборную под лестницей. Окончив там дела, спустил воду, застегнулся и только собрался выйти, как вдруг увидел в дверях Бетти Джейн. Она стояла и дружески улыбалась ему. Робби мгновенно вспомнил предостережение Гаса. Горло перехватило, панический страх приковал его к полу. Черт бы вас всех побрал! Не желаю я вас бояться!

— Здравствуй, Робби!

— Здравствуй! — пробормотал он. Ему и хотелось, чтоб она ушла, и не хотелось. В крошечной каморке стало невыносимо душно.

— Ну, как прошел твой день рождения?

— Очень хорошо! — Ну чего ему бояться какой-то девчонки, будь она белая или черная? Пропади она пропадом со своей белой кожей! Теперь он глядел на нее по-иному, хотя не мог бы этого объяснить никакими словами. Да нет же, наврал все этот Гас или пошутить захотел — есть у него такая привычка! Да, боролись, ну и что же? Но все-таки почему у него было тогда такое странное чувство?

— А почему ты меня не пригласил к себе на день рождения? — обиженным тоном спросила Бетти Джейн.

Робби промолчал, только сощурился: ведь знает почему, зачем же насмехается? Он ненавидит ее. Пусть бы оставила его в покое.

Бетти Джейн подняла руки и сказала:

— Посмотри, у меня под мышками волосы. А у тебя, наверно, нет!

Робби увидел светлые коротенькие завитки, но ничего не ответил, лишь проглотил слюну.

— Это еще не все, — гордо продолжала она. — У меня и внизу волосы!

— Не надо! — умоляюще прошептал Робби. Ему хотелось повалить ее на пол, топтать ногами, но он стоял как вкопанный, не сводя с нее глаз.

Бетти Джейн приподняла свое желтое платье и, стянув розовые штанишки, обнажила пепельного цвета мысок на ослепительно белом теле. Потом быстро дернула вверх штанишки и опустила платье, потешаясь над растерявшимся мальчиком.

— Пари, что у тебя этого нет! У тебя они только на голове! — Она пыталась смеяться, но в глазах ее было смущение.

— Ступай к себе наверх! — сказал Робби. — Уходи, оставь меня в покое! — Он чувствовал, что весь вспотел.

Девочка пытливо посмотрела ему в лицо.

— Оставь ты меня в покое! — приглушенно повторил он. — Для чего ты это делаешь? Хочешь, чтобы меня выгнали с работы? — Ненависть к ней, белой и опасной, кипела в нем. Сколько он себя помнил, его всегда учили ненавидеть людей с белой кожей.

Она уже больше не смеялась, а стояла и молча глядела на него, точно с места не могла сдвинуться.

— Для чего ты это делаешь? — повторил Робби. — Хочешь мне навредить, да?

— Прости меня, Робби! Пожалуйста, прости! Она метнулась за порог и исчезла. Он стоял не шелохнувшись, прислушиваясь к ее шагам на лестнице, потом на веранде, пока не хлопнула наверху дверь. Лишь тогда, бормоча себе под нос ругательства, хмурый и сердитый, Робби поднял ведро с углем. Он весь взмок от пота. Со злобой и страхом он силился разобраться в своих чувствах, первый раз в жизни болезненно ощущая свой возраст.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Бетти Джейн взбежала наверх — сердце бешено стучало в груди, лицо исказилось от стыда, белокурые волосы растрепались. Она остановилась на веранде и привела себя в порядок, прежде чем войти в дом. Только бы мама не догадалась! Из кухни слышались голоса мамы Руби и Полины. С деланно-беспечным видом девочка прошмыгнула мимо них и стала подниматься на второй этаж по лестнице, устланной ковровой дорожкой. Дойдя до середины, она пустилась бегом.

Очутившись в своей комнате, Бетти Джейн закрыла дверь и подошла к зеркалу. Она видит рослую, не по годам развитую девочку. Видит, как вздымается ее грудь, как налились и округлились ее плечи, шея, лицо. Она вовсе не хотела причинять Робби зло, ей и в голову не приходило, что его могут выгнать с работы. Что она наделала, какой стыд! Иногда она сама не понимает, что с ней творится, во всем ее теле происходят какие-то перемены, и это так удивительно и страшно, что подчас она не знает, куда ей деваться. Бетти Джейн отошла от зеркала и села на кровать.

Все мальчики, с которыми она учится в школе, совсем не такие, как Робби. Вот уже целый год она с мучительным любопытством приглядывается к мальчикам-подросткам — тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет и даже постарше. Прежде, бывало, они дрались с ней, боролись, дергали ее, толкали, старались причинить ей боль. А в последнее время каждый так и стремится ущипнуть ее, украдкой потрогать, погладить, обнять, и это пугало, злило и смущало Бетти Джейн, вызывало в ней стремление проникнуть в тайны жизни. Еще с малых лет, рыжеголовой крошкой, она жадно и без боязни стремилась познавать мир; не раз получала за это щелчки, но, всплакнув, — быстро забывала обо всем и снова становилась жизнерадостной. Рыжие кудри девочки постепенно светлели, становились золотистыми, но Бетти Джейн так и не научилась гордиться тем, что она из самой богатой семьи в Кроссроудзе, хотя отец постоянно напоминал ей об этом. С недавних пор она пристрастилась к книгам и тайком от матери читала про мужчин и женщин, и про любовь, и как это все бывает в жизни, и про Джин Гарлоу и Кларка Гейбла.[6] А также другие книги, которые мать прятала от отца, где говорилось об освобождении негров и о женском равноправии. Последнее время Бетти Джейн стала больше обращать внимания на свои наряды и локоны. А полгода назад она прибежала домой из школы, сильно напуганная событием, которое превращало ее из ребенка в девушку. Впрочем, не так уж сильно она испугалась; страх-то был — говорить нечего, но вместе с тем появилось и гордое удовлетворение; а после того, как мама побеседовала с ней, как со взрослой, она еще всплакнула и успокоилась. Теперь каждый месяц она испытывала горделивое спокойствие, хотя и не без примеси страха и какой-то болезненной тревоги.

вернуться

6

Популярные американские киноартисты.