Фыркая и пыхтя, как заезженная рабочая кляча, поезд медленно подполз к перрону, и Ричард Майлз, хоть и был возбужден и встревожен, вдруг улыбнулся: он вспомнил какой-то рассказ отца, слышанный в детстве. Это было в Бруклине и, собственно говоря, не так уж давно…
Сколько Ричард себя помнил, отец всегда тянул его только вперед и только вверх. Мать любила рассказывать, как он в первый раз увидел новорожденного сына в бруклинском родильном доме,
— Он непременно будет юристом, юристом, и никем иным! — взволнованно заявил отец акушерке и лишь потом, спохватившись, спросил — Как себя чувствует моя жена? Как миссис Майлз?
Отец Ричарда родился в маленьком городке неподалеку от Бирмингама, в штате Алабама. Там он обучал детей в сельской школе за тридцать долларов в месяц. Но Чарльз Майлз мечтал стать юристом, человеком свободной профессии. Он хотел жить обеспеченно, иметь собственную крышу над головой и сохранить человеческое достоинство. Однако, когда он приехал в Нью-Йорк, ему пришлось поступить кондуктором в нью-йоркское метро да еще взять вторую работу. Так почти всю жизнь он и работал в двух местах. Он пытался было изучать право заочно и, вернувшись домой со второй службы, раскладывал книги и просиживал ночи напролет. Но из этого ничего не вышло, потому что есть предел человеческой энергии — даже такой, какой обладал Чарльз Майлз.
Когда Ричарду исполнилось семь лет, родители надумали купить дом. Неважный это был дом — старомодный каменный особнячок, запущенный еще с тех времен, когда в нем жили состоятельные белые, а позднее весь расшатанный проходившей под ним подземной железной дорогой. Вечно надо было что-то чинить, ремонтировать, приколачивать. По воскресным вечерам у Майлзов собирались негры — черные, коричневые, желтые; пили кофе с пирогом, а иногда вино домашнего приготовления и, словно революционеры, вели опасные разговоры об американском правительстве, о том, что белые захватили всю власть в стране. Больше всех разглагольствовал сам Чарльз Майлз. Ни один из гостей не был уроженцем Севера. Все они съехались в Нью-Йорк из разных штатов: из Южной Каролины, Джорджии, Миссисипи; из Тринидада, с острова Барбадоса и Из других южных городов и местечек. Чарльз Майлз никогда не упускал случая похвастать перед гостями сыном и нередко ради этого будил его среди ночи.
— Оставь ты его в покое! Дай ребенку поспать! — просила жена. Клара Джонсон Майлз была красивая, осанистая женщина, родом из Южной Каролины,
В заплатанной пижаме мальчик стоял перед взрослыми и, сердясь на отца, тер глаза кулаком.
— Ну-ка, прочти геттисбергскую речь,[9] — приказывал отец.
Дрожащий, полусонный ребенок стоял, не понимая, для чего это отцу понадобилось его мучить, и пытался припомнить первые слова речи.
— Читай, сынок! Джентльмены хотят тебя послушать. Это же недолго! А потом сразу пойдешь спать. Он читает, как взрослый, — пояснял отец гостям. — Ну-ка, Ричард Вендел, давай все до конца!
И Ричард Вендел Майлз, запинаясь, со слезами, застывшими в сонных светло-карих глазах, сердито читал на память всю эту длиннейшую речь,
— А теперь марш в постель, сынок! Ну, что я вам говорил? Ведь как все помнит! А послушали бы вы его днем!
Иногда вместе с гостями сидела и Клара — единственная женщина среди них — и слушала, что говорят мужчины о положении негров на Севере и на Юге; как славословят Фредерика Дугласа, и как одни хвалят Маркуса Гарви,[10] а другие ругают Маркуса Гарви; и как одни хвалят Букера Вашингтона,[11] а другие ругают Букера Вашингтона.
Клару это сердило, и она вымещала свой гнев на гостях — иммигрантах из Вест-Индии,
— Пустая болтовня! — говорила она, — Вы, негры, должны были бы каждый день ездить на Бедлос-айленд и целовать Статую свободы! Если здесь все так уж плохо, почему вы не возвращаетесь к себе в Вест-Индию? Вы же британские подданные! Да вы еще никогда так хорошо не жили, как сейчас!
Удивленно и обиженно глядя на Клару, гости меняли тему разговора, но через несколько минут возобновляли ее, только на этот раз ругая заодно и проклятых, злых англичан.
Когда Ричард учился в восьмом классе, он однажды принес домой табель, в котором стояло пять отличных оценок и одна хорошая. Отец посмотрел на него с гордостью, но все же покачал головой.
— Сын, ты мало стараешься! Надо бы поднажать! Как это ты мне приносишь «хорошо» по истории?
Другой раз, за обедом, в перерыве между двумя службами, Чарльз Майлз сказал, пристально глядя на сына:
— Запомни, мальчик, одно: что бы ты ни делал, делай это лучше, чем остальные. Если надо копать канаву, копай лучше всех; даже если играешь в кости, ты и в этом должен быть первым!
Когда Ричарду исполнилось тринадцать лет, Большая Ложа Гарлема[12] объявила конкурс на лучшего оратора среди негритянских школьников. Победителю была обещана годичная стипендия в высшем учебном заведении. Чарльз Майлз записал сына на конкурс. Каждый вечер, отработав в двух местах, он муштровал своего ненаглядного первенца:
— Не произноси горлом. Звук должен идти отсюда, из диафрагмы. Вот так, хорошо, повтори снова первую строку!
И так без конца, пока не вмешивалась мать:
— Отпусти бедного мальчика в постель, дай ему выспаться! Ты забыл, что ему надо утром в школу! Если ты решил себя убить, неужели нужно и его тащить с собой в могилу?
— Клара, но ведь я желаю ему добра! — В маленьких глазках отца сквозила глубокая обида: «Не понимают! Придираются!»
Зима в том году была суровая, и жить в доме Майлзов было все равно что на улице. Подземная железная дорога так расшатала дом, что ветер беспрепятственно разгуливал по комнатам. Примерно за неделю до конкурса Чарльз Майлз, придя с работы и усевшись ужинать, поглядел на сына, читавшего в углу кухни. Усталые глаза отца повеселели.
— Ну, как дела, мой Ричи?
Стараясь скрыть раздражение, мальчик оторвался от книги.
— Все в порядке, отец. — Но вдруг у него запершило в горле, и он кашлянул.
— Что с тобой, Ричард? Это ты сейчас кашлял?
— Да, я.
Отец бросил вилку и выскочил из-за стола.
— Господи, не может быть! Ты болен, сын?
— Да нет, все в порядке. Только немножко саднит в горле.
Его тотчас начали лечить, уложили в постель и отменили в этот день тренировку. Но на другой день отец сидел у постели мальчика и репетировал с ним его речь, и на третий день тоже. На четвертый он спросил Ричарда, как тот себя чувствует.
— Гораздо лучше, — ответил мальчик.
— Ты правду говоришь? — обрадованно переспросил Майлз и поднял больного сына с постели. Целый час мальчик повторял речь, пока, наконец, у него не закружилась голова. Майлз почувствовал на себе негодующий взгляд жены; он обернулся к ней и не заметил, как Ричард соскользнул со стула на пол.
— Господи помилуй! Что с тобой, сынок? — закричал он, подскакивая к мальчику.
— Как ты думаешь, что? — набросилась на него Клара. — Осел сумасшедший, ты, видно, решил доконать ребенка! Тебе этот проклятый конкурс дороже, чем собственный сын!
Чарльз побежал за доктором, но тот явился лишь на следующее утро. Он нашел у мальчика сильную инфлюэнцу, велел больному лежать в постели и три раза в день принимать лекарства. Когда доктор ушел, Клара сказала мужу:
— Я рада, что доктор застал тебя дома и ты сам слышал, что он говорил. Мне бы ты не поверил. Теперь тебе ясно, я думаю, что ни о каком конкурсе не может быть речи!
Чарльз просительно посмотрел на жену — мол, пойми же меня!
— Ты так говоришь, Клара, будто он мне чужой, Никто на свете не любит Ричарда так, как я!
— Ладно, не будем торговаться, кто любит его больше, а кто меньше. Но, я думаю, тебе понятно, что ни в каких конкурсах ему теперь участвовать нельзя. Надеюсь, хоть это ты соображаешь своей дубовой башкой?
Чарльз опаздывал на работу. Он уже собрался уходить, но с порога оглянулся и пробурчал;
— Доктор вовсе не говорил, что ему нельзя участвовать!
В ту ночь Ричард почти не спал. Его бросало то в жар, то в холод, голова болела, как гнилой зуб, и казалось, что она весит миллион тонн. Нос заложило, и мальчик тяжело дышал ртом. А горло было так воспалено, будто его исцарапали битым стеклом, Болела грудь и правый бок. Ричард то и дело просыпался, а раз даже подумал, что задыхается, и стал судорожно ловить воздух. Из соседней комнаты прибежала мать. Вдруг мальчик услышал легкий храп, повернув голову, он увидел возле своей постели спящего отца: тот как сидел на стуле, так и уснул, а во рту торчала давно потухшая сигара. Слабая улыбка появилась на воспаленных губах Ричарда,
9
Речь президента Авраама Линкольна во время гражданской войны Севера и Юга по поводу победы северян при Геттисберге в июле 1863 года, в ней заявлялось об освобождении и равноправии негров.
10
Идеолог националистически настроенной негритянской мелкой буржуазии; возглавил реакционное движение негров в США под лозунгом: «Назад в Африку!»
11
Негритянский буржуазный общественный деятель, выступавший против борьбы своего народа за равноправие.