Сколько прошло времени, Робби не знал, только вдруг он, как сквозь сон, услышал, что кто-то зовет его по имени, и этот голос был удивительно знаком. Потом кто-то тащил его по узкой высокой белой лестнице, но он спотыкался и не мог идти; тогда этот человек поднял его и понес. Потом вымыл ему лицо и руки, повел в большую чистую кухню и посадил за стол. Робби глотал что-то теплое, сначала ощущая боль в пустом желудке, а потом приятное успокоение, — так бывает, когда придешь с мороза и выпьешь чашку горячего молока. Робби смотрел в светло-карие глаза человека с Севера, вслушивался в его красивую звучную речь, так не похожую на говор жителей Джорджии.
— Ну как, сыт?
— Как я попал сюда? Почему я здесь? Я же не хотел идти к вам, мистер Майлз! Я не хотел вас беспокоить…
— И ты ничуть меня не побеспокоил. А пришел ты сюда, потому что нуждался в друге и знал, что я твой друг. Я рад твоему приходу. Помнишь вчерашний разговор в школе? Ведь мы с тобой договорились, что мы друзья!
Вчера… Вчера… Вчера казалось очень далеким… Это было до того, как он убежал из дому, до этой ночи в товарном вагоне, темной и страшной, до встречи с бродягами на поле Шофилда — со Скотти и тем толстяком; до того, как он упал на насыпи, до того, как почувствовал невыносимые муки голода… Вчерашний день кончился в ту минуту, когда Айда Мэй покинула его на школьном дворе… Со вчерашнего дня прошел целый век.
Робби поглядел на приветливое лицо учителя.
— Да, сэр, но…
— Ну как, сыт теперь? — опять спросил учитель.
— Да сэр, спасибо.
— Тут еще много осталось. Ешь, пожалуйста, не стесняйся!
— Я не стесняюсь, сэр. — Робби уткнулся в тарелку, заметив, что учитель смотрит на него, качает головой и что-то гневно бормочет. Он поднял глаза, но снова потупил их, встретившись со взглядом учителя. Он любит этого человека! Мальчик нахмурился, глаза его влажно блеснули, хоть он силился держаться, как взрослый. «Только бы не зареветь здесь! Ну постарайся, постарайся пожалуйста!»
Робби хотел что-то сказать учителю, объяснить ему, почему он плачет, но не мог и слова вымолвить.
— Не надо, не говори, Робби! Кончай есть! Я все знаю. Я уже беседовал с твоей матерью. Час тому назад я был у нее.
Робби посмотрел на учителя, его узкие глаза расширились, ресницы задрожали; и, будто читая его мысли, мистер Майлз отрицательно покачал головой и сказал:
— Нет, твоя мать — замечательный человек. Превосходная женщина!
— Благодарю вас, сэр. Но если мать замечательный человек, как же могла она так поступить?
— Меня благодарить нечего — я говорю сущую правду. Ты сам это знаешь, лучше чем кто-либо. Она действительно такая, как ты рассказывал, и у нее еще много других достоинств.
— Но она… она…
— Знаю. Ну и что ж? Она сделала то, что считала наилучшим для тебя. Какой у нее был выбор?
— Но… но…
— И все-таки она настоящий борец, — возразил учитель и вдруг вспомнил о другом замечательном борце — молодой негритянке Хэнк Сондерс. Он поспешно отвернулся. Образ Хэнк, воинственной Хэнк с большими темными дерзкими глазами, взволновал его душу. Хэнк умерла, Хэнк больше нет на свете. — Я сейчас вернусь, — пробормотал он и вышел из комнаты.
Потом Ричард повел мальчика домой.
— Не пойду я туда! И маму видеть больше не хочу! — Но мальчик был слишком измучен и слаб, слишком больно побит и слишком молод к тому же, чтобы оказать серьезное сопротивление своему учителю и другу Ричарду Майлзу.
Роб вошел в дом и увидел маму. Лицо у нее было похоже на печеную картошку, но сразу просияло, как только он переступил порог. Она бросилась к нему, крепко прижала к груди и с плачем осыпала поцелуями.
— Робби! Сыночек мой! Робби! Иисус Христос, милосердный бог!
Но он ничем не выдал своих чувств. Он стоял, руки в карманах, раскрыв узкие глаза, крепко стиснув зубы. Пускай помучается, пускай! Так ей и надо!
Отец — высокий, плечистый — прислонился к камину. Спокойно глядя на учителя, он с достоинством сказал:
— Благодарю вас, сэр. Робби у нас хороший мальчик.
А долговязая сестра в заплатанной ночной сорочке выбежала из кухни и, разинув рот, недоуменно таращила глаза.
Мать обнимала мальчика, взволнованно тормошила его, приговаривая:
— Сынок мой… Сыночек… Больше никогда не убегай из дому… Ведь мы тебя любим, мы все так тебя любим!
Робби ни слова.
Потом она оглядела его с головы до ног.
— Натерпелся небось, сыночек! Господи Иисусе, что с тобой было?
Робби ни слова. Лори оглянулась.
— Присядьте, пожалуйста, сэр, — сказала она учителю. — Извините, я отлучусь на минутку. Ну-ка, Дженни Ли, поскорей разведи огонь и согрей воду в котелке!
Мама повела Робби в кухню и затворила за собой дверь. Бережно раздев его, она осмотрела его раны, которые сама же нанесла, и не могла удержаться от слез. Робби тоже готов был разрыдаться, но он ни в коем случае не хотел плакать при матери. Лори начала осторожно мыть его.
Робби стоял в корыте совершенно голый. Лори осторожно намылила его широкую юношескую грудь. «Что, болит здесь?» — Она мыла его, терла, ощущая что-то новое в остром запахе потного, изможденного детского тела, и все время не сводила глаз с сына, а он сердито корчился под этим взглядом. Она думала, как бы ни разбередить раны, глубокие раны — следы ремня. Твоя работа, Лори Ли! Твоя и больше ничья! Ты это наделала, ты!
Робби позволил ей мыть себя, потому что сейчас был не в силах сопротивляться, а горячая мыльная вода и нежное прикосновение материнских рук успокоительно действовали на его усталое тело. Но это вовсе не значит, что он простил, ничего подобного! Пускай мистер Майлз и называет ее замечательной или как там еще, для него она та самая женщина, которая секла его до крови в угоду белым! Он ненавидел себя за то, что позволил ей мыть себя. Хотя, конечно, пришлось поневоле.
Он выхватил из ее рук мочалку и повернулся к ней спиной.
— Пусти! Я сам домоюсь!
Когда с мытьем было покончено, Лори вытерла сына большим белым полотенцем, прижгла раны перекисью водорода и уложила его в постель Дженни Ли.
Потом она вернулась в комнату и села в качалку. Теперь она успокоилась и может наконец поговорить с этим симпатичным молодым человеком из Нью-Йорка, которого, по всему видно, Робби любит больше всех.
— Робби — очень хороший мальчик, — начала Лори.
— Конечно! — подтвердил учитель. — Мало сказать — хороший!
— А вас как он обожает! Иногда я даже ревную, честное слово! — и Лори улыбнулась жалкой улыбкой.
Учитель тоже улыбнулся и посмотрел на огонь. Чувствуя, что родители Робби ждут от него каких-то объяснений, он покраснел и сказал:
— Робби пришел ко мне… он пришел потому, что задумал убежать из дому, но ему это не удалось. Он был ужасно обижен, подавлен случившимся и не знал, куда ему деться. А чтобы осуществить побег, он еще слишком мал. Ему хотелось вернуться домой, но из-за гордости он не пошел прямым путем, а избрал окольный. Он ведь и сейчас не объяснит вам толком, почему он явился именно ко мне, но я думаю, потому, что в душе он знал, знал бесспорно, что я отведу его домой.
— Вы так думаете? — еле слышно, как бы про себя, вымолвила Лори. Она взглянула на Джо, потом опять на Ричарда Майлза. — Да, вы, пожалуй, правы. Да. Конечно, ему хотелось вернуться домой.