Марья положила руку на плечо царевны, и та вздрогнула от неожиданности.
— Вы тоже это видели? — глянув поочерёдно на подруг, Ольга указала пальцем на лесную опушку. — Там… там кто-то кричал. И я что-то видела…
— Никто не кричал, Оля, — со смесью недоумения и обеспокоенности произнесла Скуратова. Царевна тяжело и прерывисто вздохнула, и чуть погодя опустила руку. Девушка провела свободной рукой по лицу, и снова покачала головой.
— Идёмте уже…
Так, втроём они продолжили свой путь обратно. А Ольга оборачивалась снова и снова.
Но больше никого на лесной опушке не было.
***
Летний вечер понемногу опускался на округу. Солнце уже клонилось к закату, алым заревом окрасив небеса и речные воды. Дневные птицы начинали умолкать, уступая место соловьям и другим вечерним пташкам. Хорошим был тот вечер в окрестностях Александровской слободы, думала Ольга, наблюдая за тем, как слуги начинают костёр купальский готовить. Девушка спокойно улыбалась, вплетая в венок найденные недавно васильки.
С приближением заката, когда все венки были сплетены, а барышни снова одеты в сарафаны, из слободы прискакали парни со слугами, что везли дрова и сено для костра. К тому времени царица с Матрёной и Феодосией уехала обратно на слободу, предоставив девушек самим себе. Это и нужно было молодёжи - ведь какова же забава под надзором матерей?
К купальскому костру съехалась почти вся слободская молодёжь. Были здесь братья Ольги, царевичи Иван и Фёдор. Прибыли они в окружении молодых опричников, весёлых и предвкушающих веселье: Дмитрий и Василий Шуйские, старающиеся обогнать Бориску Годунова; Богдан Бельский, двоюродный брат Марьи, ехал чуть позади вместе с Максимом Скуратовым и Сицкими, Василием и Фёдором. Колонну добрых молодцев замыкали шестеро сыновей Никиты Романовича Захарьина-Юрьева: Фёдор, Лев, Михаил, Александр, Никифор да Иван, все голубоглазые и статные, как на подбор.
И конечно же, рядом с царевичами и окружающими их юношами, ехал Фёдор Басманов. Он, со своей копной угольно-чёрных кудрей и васильковыми глазами, выделялся из всех парней. Да что там говорить - все они, даже Ольгины братья, меркли на фоне Басманова, словно бледные его тени. А он сам… от одного только взгляда на него сердце царевны отчего-то начинало биться медленнее. Хотя руки и брала мелкая дрожь, хотя коленки дёргались в неясной немощи, сердце её оставалось спокойным.
Ольга не понимала, с чего же она так реагирует на Басманова - бурно и размеренно в одно и то же время. Вот, кажется, один его взгляд - и судорога схватит пальчики. Но стоило ей присмотреться - и тут же усмирялось тело её, и покой обволакивал девичье сердце. Странно это было, думалось царевне. А не влюбилась ли она? Наверное, нет. Ведь часто ей говорили, что любовь - то страсть сердечная, и переживания, и слёзы… Говорили ей, что любовь - то буря, огонь, сжигающий всё на своём пути.
Но Ольга-то знала, что по-другому её сердце лежит к Фёдору, к его васильковым глазам и бархатному голосу. Не могла она забыть вчерашнюю охоту - ох, как же сильно ей тогда Басманов в душу запал! Казалось, тонет она в глазах его.
Девушка фыркнула, сморщив носик. Ох, ну же ей делать с этой двоякостью суждений!
Царевна снова перевела взгляд на молодёжь, что веселилась неподалёку. Играли в горелки, бегая по берегу реки, резвясь и визжа от забавы. Парни то и дело залихватски посвистывали, едва им удавалось поймать какую барышню. Лишь только двое не играло - то был царевич Иван, неспешно приближавшийся к младшей сестре; и Басманов, что просто наблюдал со стороны, пока на его устах играла мирная улыбка.
Ольга задержала взгляд на Фёдоре, а тот, словно бы почувствовал, перевёл глаза на царевну. Опричник широко улыбнулся, таки источая веселье одной только задорной усмешкой. Сердце царевны пропустило удар, и Ольга почувствовала, как краснеют щёки. К счастью, Басманов этого не заметил, так как царевич Иван быстро закрыл сестру за собой, приблизившись к ней.
— Сестрица, — Ольга мигом вскочила навстречу Ивану, который мягко поцеловал её в лоб, а затем кивнул на незаконченный венок. — Ты, что же, в копуши заделалась?
— Да бог с тобой! — рассмеялась царевна, и кивнула на свой первый венок. — Это я так… просто плету. На память.
— Ну-ну… — лукаво усмехнулся царевич. — А с чего не играешь? Глянь, резво как.
— Я на позже силы берегу, — покачала головой царевна. Вплетя последний василёк во второй венок, девушка приподняла его и покрутила перед братом. — Ну как? Красивый?
— В жизни лучше не видел, — издал смешок Иван, и сузил глаза. — Может, подаришь его кому? В знак дружбы, — и брат тут же кивнул на парней. — Глянь, как Васька Шуйский на тебя поглядывает.
— А, пусть, — отмахнулась Ольга. — С Марьей он помолвлен. Нече ему на чужих девок заглядываться. А на меня - и подавно! — царевна вздохнула. — Да и… я тоже несвободна.
— Ты насчёт Генри Грея не печалься, — успокаивающе погладил сестринское плечо Иван. — Отца заверили, что хороший он. Православную веру ради тебя обещал принять, да в Москве остаться жить. А ещё… — царевич наклонился к уху Ольги, заговорщицки улыбаясь, — слышал я, что он смертной любовью к тебе воспылал, как портрет твой увидел, — Ольга недоверчиво посмотрела на брата, и покачала головой.
— А я слыхала, будто у него в земле аглицкой ребёнок остался. Внебрачный! — воскликнула царевна, хмурясь пуще прежнего. Иван же смотрел на сестру со снисхождением.
— Полно тебе, — отмахнулся царевич. — Я уверен, он будет любить тебя всем сердцем. А то что было, то было…
— С чего же ты знаешь? Он ведь муж аглицкий, а они все - повесы да бабники… — горько прошептала царевна, наблюдая за тем, как громко смеющуюся Ирину Годунову кружит над травой царевич Фёдор. — Вряд ли этот Генри Грей ограничится моей постелью.
— Не будет того, Оль, — снова заверил её Иван. — Сказал же я: люба ты ему до немоготы.
— Любовь - милая штука, драгоценный мой Ваня… — произнесла Ольга, прижав к груди венок. — Но она не в силах изменить природу мужчины.
Царевич только сокрущённо покачал головой, мол, напрасно ты так говоришь. Но поделать с собой Ольга ничего не могла: слишком известна ей была распутная отцовская жизнь, и о любовницах государственных мужей слышала. Да тот же Генри Грей, и родня его - слышала, что его дед, царь Генрих, любовниц имел множество, и одну из них своей царицей сделал. Правда, казнил он её вскоре без сожалений.
— Пойду-ка и я поплясать, — ухмыльнулся Иван и погладил сестру по плечу. — И ты иди, не стой осторонь.
— Я подойду скоро, — пообещала брату царевна, и тот отправился к остальным ребятам.
Некоторое время девушка так и стояла, погружённая в свои мысли. Глаза были устремлены на дружескую компанию и огонь костра, который уже начинал разгораться. Вот только Ольга их не видела - её невидящий взор был устремлён куда-то далеко, за горизонт…
Вдруг царевна услышала подозрительный шорох, что слышался из зарослей в десяти аршинах от неё. Ольга обернулась: сквозь звуки веселья она слышала какую-то возню в кустах. Что-то тихо стонало, словно бы молило о помощи. Царевне казалось, что это было нечто маленькое, и она сделала шаг к кустам. Ей казалось, что оттуда за ней что-то снова наблюдает…
Внезапно в кустарнике что-то сверкнуло жёлтым светом, а затем пропало. Стоны стихли, и только громкий всплеск нарушил наступившую тишину на фоне песнопения.
И тут кто-то коснулся плеча Ольга. Подпрыгнув от неожиданности, царевна чуть не выронила венок: за её спиной стоял Фёдор Басманов, лукаво улыбающийся. Девушка вздохнула, и перевела дух.