Громадный полутемный собор. Массивные его стены, сходясь, поднимаются вверх и там исчезают во мраке. На этих стенах еще сохранились пятнами следы икон старинного письма… Алтарь, иконостас и все убранство этого старинного величественного собора уже давно расхищено.
На всей площади пола идут длинные деревянные лежанки, заполненные пестрым месивом людей. Здесь никак не меньше 500–600 человек. Несколько маленьких дымящихся печурок с длинными тонкими трубами тесно облеплены сушащимися людьми. Едва мерцают несколько электрических лампочек, оставляя всю эту безотрадную картину в серой полутьме…
Когда меня поздно вечером привели в этот собор, мне показалось на мгновенье, что вся эта человеческая масса — не люди, а клубок серых грязных червей, копошащихся на падали… Впечатление было настолько жутким, что невольная дрожь пробежала по телу…
Поужинав кусочком черного хлеба, я втиснулся на грязные доски, между спящими телами и задремал.
Утром всех нас выстроили «для развода» на работы. Пришел «нарядчик», высокий, прямо держащийся человек с военной выправкой.
Он быстро отсчитал группы:
— 30 человек — дрова пилить… 40 — на кирпичный завод. 80 — чистка помойных ям. 50 — на погрузку бревен и т. д.
— А вы, моряк, станьте в сторону, — бросил он мне, и уголки его губ чуть улыбнулись. Назначенные группы под конвоем ушли.
Нарядчик кивнул мне головой и пошел к выходу.
— Этот — со мной по требованию командира полка, — бросил он часовому, и мы вышли из собора.
— Что, т. Солоневич, не понравилось? — неожиданно спросил он меня во дворе Кремля. Я удивленно оглянулся на него.
— Вы меня знаете?
— Ну как же… Тут целый военный совет собрался, чтобы вас выцарапать… Вот сейчас всех друзей встретите… Как это говорится: без блата не до порога, а с блатом хоть за Белое море…
Действительно, в Отделе Труда меня окружили знакомые лица: тут были и Дима, и Вася, и Серж, и несколько морских офицеров, с которыми я плавал в Черном море.
— Не имей 100 рублей, а имей 100 друзей, — шутливо сказал Серж, сердечно пожимая мне руку. — Мы тут уже обдумали твою карьеру. Насчет врачебного дела — а ну его к черту, сгниешь там… Ты стрелковое дело понимаешь?
— Есть грех.
— Тиры можешь строить?
— Могу.
— Ну, вот, и ладно. Тут чекистский полк себе тир строит. Тебя туда и направят.
— А что я там делать буду?
— Пока рабочим. А дальше, как говорят, «по способности». Комбинируй там, что сможешь, проявляй инициативу и пока осматривайся… Из собора мы тебя на днях переведем.
— Да тут целый заговор в мою пользу!
— Иначе тут нельзя. Мы тебе — а ты нам. Великий закон блата. Иначе тут все голову сложим. Ну, пока… В добрый час…
Применение к каторжной местности
— «Смирно!»…
Мы оторвались от копания вала и вытянулись. К строящемуся тиру подходил командир чекистского полка, низкий коренастый человек, с суровым жестким лицом и щетинистыми усами, типичный унтер-офицер старой армии. Он недовольно махнул рукой, и заключенные взялись за лопаты.
Хмурые глаза чекиста остановились на мне, одетом в форму командира морского флота.
— Вы кто такой? — резко спросил он.
— Моряк, т. командир.
— Откуда?
— Из штаба флота из Москвы. Раньше в Черноморском флоте плавал.
— Т-а-а-а-к. Вы, как военный, стрелковое дело, вероятно, понимаете?
— Понимаю. Имею звание снайпера и инструктора по стрелковому делу. Приходилось и тиры строить.
— Ах, вот как? Ну-ка, пойдемте со мной…
Мы обошли место строящегося тира, и я дал свои соображение относительно его устройства.
— Падающие мишени? — с интересом переспросил командир. — Это дело. А вы беретесь это устроить?
— Конечно. Я бы даже сказал, что местность позволяет устроить здесь не только тир, но и спорт-городок, футбольную площадку, водную станцию на озере и ряд физкультурных развлечений. Для красноармейцев и вольнонаемных лагеря это было бы и интересным, и полезным занятием. Да и потом, это для лагеря по-ка-за-тель-но вообще…
Угрюмый чекист внимательно посмотрел на меня.
— Это верно… А вы, кстати, за что сидите?
— За контрреволюцию.
— Ну, да, да. Это-то ясно. Такие люди… А за что именно?
— За старую принадлежность к скаутской организации.
— Та-а-а-ак… — Чекист усмехнулся. — А сколько?
— Пять.
— Угу. Ну, мы посмотрим. Собственно, каэров мы не можем подпускать к нашим красноармейцам, но я просмотрю ваше дело. А пока напишите-ка мне доклад обо всем проекте.