Я оглянулся… Десятки напряженных лиц с широко раскрытыми глазами, не отрываясь, смотрели на поднятую вверх голову старика с невидящими глазами, и всем чудилось, что он, этот слепой монах, видит там, вверху, то, что недоступно нам, жалким песчинкам мирового хаоса…
И в необычайной тишине тюремной клетки простые, бесхитростные слова молитвы старика четко разносились по всем углам и, как мне казалось, вливались в раскрытое сердце каждого из нас…
Тусклая лампочка оставляла в полумраке ободранные стены нашей камеры, через окно на фони темного переплета решеток виднелось синее летнее небо, и слабые лучи лунного света мягко серебрили голову коленопреклоненного монаха…
Петька-Шкет, лихой жулик и бесшабашный вор, стоял у стены, опершись на одно колено, не замечая, что одна рука его так и осталась протянутой в воздухе, и с напряженным, замершим лицом слушал слова молитвы старика.
И на его глазах, глазах юноши, выросшего без ласки матери и уюта дома, видевшего в жизни только брань, побои, тюрьмы и голод, затравленного, как дикий волчонок, — на его глазах стояли слезы, скатываясь по щекам… Но он не замечал этого.
Для него, как и для остальных беспризорников, детей, раздавленных безжалостной колесницей социализма, это была первая молитва, которую они услышали в своей исковерканной жизни…
Перевернулась еще одна страница моей истории
— Солоневич здесь?
Я отозвался.
— Прочтите и распишитесь, — надзиратель протянул мне бумажку.
«Выписка из протокола заседание Коллегии ОГПУ»… Сердце у меня екнуло. Как-то решилась моя судьба?
… «Постановили: заменить гр. Солоневичу Б. Л. заключение в концлагере ссылкой в Сибирь…»
Фу… Слава Тебе, Господи!
В памяти почему-то, как мгновенное видение пронеслась величественная картина Соловецкого монастыря и одновременно почувствовалось громадное облегчение — возвращаться не придется. Соловки твердо ушли в прошлое.
Впереди — Сибирь, суровая страна ссылки. Ну, что-ж! Посмотрим, какова-то она будет мне, эта Сибирь.
— А когда отправят?
— Вот, цельный этап наберут — тогда и отправят, — устало буркнул тюремщик, принимая бумажку.
— А скоро?
— В свое время. Ни раньше, ни позже…
«Черви-козырь»
Борьба без вздоха, а не вздох без борьбы.
Методы организации
В далекие мирные времена какой-то купец сибиряк построил невдалеке от Томска, у реки Томь громадную паровую мельницу. Потом по этим местам прошли валы гражданских войны, Ленинский лозунг — «экспроприируй экспроприаторов» дал свои ядовитые плоды, и в результате громадное здание было полуразрушено. Окна, рамы, двери были сломаны, все имущество было растащено, и только многотонные чугунные станины от больших машин в нижнем этаже до конца противились разгрому.
В 1924-28 годах «ликвидацию беспризорников» взяло на себя ОГПУ, и во главе этой ликвидации стал сам Дзержинский со своими «железными мерами».
Этими «мерами» — расстрелами, раскулачиванием, тюрьмами, лагерями создавались кадры беспризорников…. Эти же меры, по мнению инициаторов, должны были прекратить это больное явление. Одной рукой ОГПУ создавало беспризорность, другой — ликвидировало ее…
«У попа была собака»…
Были созданы Болшевская, Люберецкая,[35] Орловская Трудкоммуны ОГПУ, где начата была «перековка малолетних правонарушителей». Перековка шла по штампам ОГПУ, и для того, кто не подходил к этим штампам, с чекистской гостеприимностью расступалась мать сыра-земля…
В 1928 году Московскому ОГПУ пришло в голову создать Коммуну и в далекой Томской губернии, и здание старой мельницы было намечено под это новое «воспитательное учреждение».
Организация была до крайности проста. Из Москвы прибыло несколько эшелонов с беспризорниками. Больше тысячи «живых песчинок» было выброшено из этапных вагонов и направлено под конвоем на мельницу.
Была холодная сибирская осень. Сотни полураздетых ребят в возрасте от 12 до 20 лет были предоставлены самим себе. Им были даны в помощь несколько воспитателей из числа ссыльных, пилы, топоры, кое-какие материалы и сказано:
35
История возникновение Люберецкой Коммуны послужила (в переделанном на большевицкий лад тоне) темой для нашумевшего по всему миру фильма — «Путевка в жизнь». Я жил в этой Коммуне, знаю ее героев и когда-нибудь опишу эту историю в значительно менее идиллических тонах.