Все затихает, и мы слышим отрывки разговора:
— Так, значится, вы, гражданин Веселов, отказываетесь иттить в этап?
— Да как же я могу, — отвечает взволнованный и заискивающий голос Ваньки. — Да я бы с моим полным… Да разве-ж я могу?.. Почитай, вся рука располосована…
— Так, значит, вы отказываетесь? — сухо повторяет голос.
— Да, больной же я совсем, товарищ Начальник.
— Ну, ну… Дело ваше…
Наступает молчание на несколько минут. Потом тот же голос продолжает:
— Вот, подпишите акт, что вы отказываетесь идти в этап.
— Дак я же, товарищ Начальник…
— Либо вставайте на этап, либо подпишите, — коротко звучит ответ чекиста.
После некоторых пререканий Ванька, видимо, подписывает.
— А теперь вы, товарищи, подпишите… Формальность — ничего не попишешь.
Двое спутников чекиста, очевидно, тоже подписывают.
— Ну, вот и все, — раздается среди молчания тот же ровный, сухой голос. Слышится шум свертываемой бумаги, и потом внезапно тишина коридора и палат прорезается гулким звуком выстрела… Слышен глухой стон и опять тот же спокойный голос:
— Ну, теперь пойдем, товарищи… Заседание закрыто.
И трое людей мерным шагом проходят по коридору обратно.
К палате с бледным лицом бежит дежурный врач. Через несколько минут по коридору звучат ровные шаги санитаров с носилками, и прежняя тишина опять воцаряется в больнице Бутырского Изолятора ОГПУ…
Решение
Прошло еще месяца полтора без всяких новостей. Наконец, меня вызвали в канцелярию и показали бумажку:
Выписка
из протокола заседание Коллегии ОГПУ от 28 июля 1932:
Слушали:
Дело гр. Солоневича, Б. Л., No. 121343.
Постановили:
Дело прекратить, гр. Солоневича, Б. Л., из под заключение освободить и отправить на место жительства.
Почти пять месяцев было вычтено из жизни неизвестно почему и за что…
В тот же день, вечером в комнате брата я твердо сказал:
— Я согласен, Ваня. Бежим. Здесь нет ни настоящего, ни будущего.
Побег No. 1
Через два месяца небольшая группа туристов-охотников появилась в Карелии, около водопада Кивач. Кто бы мог подумать, что эта веселая, дружная компания, в изобилии снабженная всякими советскими «мандатами», готовится совершить ужасное, с точки зрение советской власти, преступление — бежать из «родного пролетарского государства»?
Не торопясь, как полагается мирным путешественникам, мы проплыли на лодке по реке Суне, достигли большого, озера — Суо-Ярви и там, оставив лодку в прибрежных камышах, направились по лесу на запад, туда, где в 150 километрах была Финляндия. Мы думали пройти этот путь в 5–7 дней, но, вопреки справке Московской метеорологической станции о сухом лете, оказалось, что последние два месяца все время лили дожди и обширные карельские болота, и речки оказались почти непроходимыми.
Больше 5 дней мучились мы в этих лесах и болотах. Напряжение последних месяцев не прошло даром для брата — он разболелся настолько серьезно, что продолжать трудный путь было невозможно. А до границы, желанной границы оставалось только 60 километров.
О том, чтобы оставить больного брата где-нибудь на дороге и уйти самому, не могло быть и речи.
Мы решили вернуться обратно. С тяжелым чувством проигрыша мы вышли на дорогу, удачно инсценировали заблудившуюся и растерявшуюся компанию и вернулись обратно.
— На этот раз не удалось, — весело сказал Юра, когда мы приехали в Москву. — Ну и черт с ним! А мы все равно, раньше или позже, — но пройдем!.. Улыбнуться при неудаче — первое дело!..
Боб
С тяжелым сердцем возвращался я в Орел после неудачи первого побега. Были опасения, что попытка побега будет открыта и это вызовет соответствующие репрессии. Да если бы все и обошлось благополучно, — впереди был год подготовки к новому побегу, опять тысячи случайностей, опасности и риск.
Высунувшись из окна вагона, я перебирал в памяти причины неудачи побега и строил планы нового.
— Да лопни мои глаза, если это не сам дядя Боб!
Боже мой, да этот знакомый звучный голос я узнал бы среди тысячи других! Живо обернувшись, я увидал нашего «боцмана» в натуральную величину, высокого, коренастого, с густой копной белокурых волос над круглым жизнерадостно улыбающимся лицом.
— Вот так чертовщина. Вы — Боб?
— Я… я… — просиял боцман, схватывая меня в свои медвежьи объятия. — Вот это — да! — восклицал он, радостно целуя меня. — Вот так встреча!.. А то я смотрю, смотрю…