И ярко помнится мне один вечер весны. В тот период к нам впервые прорвался первый скаутский журнал из Архангельска. Он оказался единственным журналом для скаутов — а тогда скаутов в России насчитывалось около 30.000 человек. В одном Крыму их было больше 1.000.
Информация этого журнала частенько была плоха, и одна такая ошибка, помню, принесла нам большое огорчение!
Однажды перед самым походом я получил очередной No. «Вестника скаута» в траурной рамке, но, не желая огорчать ребят, пока промолчал о печальной вести.
Очередной поход был назначен в старейший в России монастырь — Георгиевский, расположенный в 8 верстах от Севастополя среди обрывистых скал на высоком живописном берегу.
Там, на крутом спуске к морю, на небольшой площадке, около маленького хрустального ручейка давно, давно какой-то монах-отшельник построил себе небольшой домик, в котором мирно прожил остаток своих дней среди дикой красоты окружающей природы. За домиком круто вверх поднимались заросшие могучие скалы, а впереди внизу, на глубине нескольких сот метров, шумело море, окружая грозные утесы и шелестя набегающими на берег волнами.
На этом, теперь пустынном, месте мы с особенной охотой разбивали свои бивуаки.
Вечером, когда дневные заботы и занятие были окончены и огонек костра собрал всех в круг веселой и дружной семьи — зазвучали наши русские песни с их чудесной лирикой, глубоко западающей в душу при незабываемой красочности вечернего лагерного костра.
Когда наступил перерыв, я неожиданно скомандовал строиться, и через минуту перед скалой стоял неподвижный ряд, прихотливо и призрачно озаряемый колеблющимися огнями костра.
— Друзья, — начал я. — Сегодня я получил весть, которая будет особенно тяжела для скаутов. Тех участников нашей прогулки, которые не могут разделить нашу грусть, я прошу отойти шаг назад.
В нашей группе было, как всегда, много гостей — спортсменов, школьников, даже комсомольцев. Но никто не шевельнулся и не вышел из строя.
Кто из охотников, туристов и скаутов не знает чудесного обаяние вечернего костра? Кто не знает, как в тепле этого костра растормаживается и смягчается человеческое сердце, и как под влиянием близости к матери-природе раскрываются лучшие стороны человеческой души?..
А молодым сердцам, на заре жизни попавшим в обстановку суровой борьбы, гнета и крови, — для них обстановка вечернего костра — это моменты, формирующее лучшие качества человека. И я знал, что есть чувство, которое роднит, спаивает и связывает самыми сильными, более крепкими, чем радость, — нитями общего горя…
Все молчали и с напряжением ждали, что я скажу дальше. А мне было все-таки так трудно ударить опять по молодым сердцам. И без того много горя было у каждого…
— 7 мая, после тяжелой болезни, умер Роберт Баден-Пауль… Мне не нужно объяснять, как велика наша потеря… Он поднял над миром молодости знамя скаутинга, знамя любви к Родине и людям… Снимем же шляпы и посвятим несколько минут молчание светлой памяти нашего первого скаута и друга…
В глубокой тишине все сняли шляпы, и долго в мягком сумраке чудесной весенней крымской ночи слышался лишь шепот листьев деревьев, едва слышный треск костра и шум морского прибоя в темной глубине пропасти…
В тишине где-то скользнули звуки подавленных всхлипываний, и у многих по щекам ползли слезы, которых не стыдились и не старались скрыть…
— Лучшим памятником скончавшемуся Баден-Паулю, — тихо прервал я, наконец, молчание, — будет наша дружная работа по его заветам. Не забудем же этих минут и — будем готовы!
Ответное «всегда готов» прозвучало тихо, но с какой-то особенной уверенностью и теплотой, а скаутский гимн разросся в мощную мелодию, звучавшую непоколебимой верой в свои молодые силы:
… и воскресение
Через несколько недель был получен новый номер журнала с извинением за ошибку. На общем сборе я выстроил всех и сказал:
— После моих слов, друзья, несмотря на то, что вы стоите в строю, можете орать, сколько влезет: сведение о смерти Баден-Пауля оказались ошибочными, и он жив…
Последние мои слова потонули в буре радостных криков и восклицаний. Боюсь, что и строй в эти минуты совсем не был похож на строй…
В этот же вечер, к концу длинного перехода, когда шквал с дождиком вымочил нас и настроение чуть упало, передовой патруль запевал неожиданно начал нашу боевую походную песенку с веселых, полных юмора и подходящих к моменту слов: