Приговор «пролетарского правосудия»
В эту памятную ночь и я тоже ждал своей смерти. Но мой час еще не пробил.
Как я потом узнал, накануне, на заседании Президиума ЧК было рассмотрено 115 дел. На всю эту процедуру затрачено было 40 минут. Из этих 115 человек было приговорено к расстрелу, 4 освобождено и 9 (в том числе и я) приговорены к тюремному заключению.
Моя жизнь после обещание следователя висела на волоске, но волосок этот оказался крепким и выдержал…
Через несколько дней меня перевели в «общегражданскую» тюрьму и показали приговор. В нем стояли короткие сухие слова:
…«Солоневич Б. Л. - 2 года тюремного заключение за бандитизм».
Коротко и фантастично. Но решетки, окружающие меня, были суровой реальностью. Властной рукой ЧК я временно был превращен в «бандита», хотя бы и в кавычках.
Это все-таки лучше, чем быть превращенным в покойника без всяких кавычек… По сравнению с могилой и звание бандита и тюрьма — утешение…
Шанс на жизнь
По всем данным положение ухудшалось. Расстрелы шли почти регулярно два раза в неделю, где-то там в глубинах ЧК решалась моя судьба, а я был беспомощен.
На допросы меня больше не вызывали, и я напряг всю свою изобретательность, чтобы сообщить о моем положении брату. Может быть, ему на воле удастся что-нибудь сделать…
Попыток связаться с волей было много. Удачнее всего вышло это с помощью Кости.
В вещах одного из расстрелянных я нашел небольшую английскую книгу — «Морской Волк» Джека Лондона. С воли книг передавать было нельзя, но, очевидно, книга эта была пронесена сюда самим арестованным. На эту книгу я очень надеялся.
Как-то, недели через две после появление у нас Кости, в дверь вошел чекист с бумажкой. Дело было днем — значит, трагедией не пахло.
— Репко, — вызвал он.
Костя вскочил и побледнел.
— Я.
— Имя, отчество?
— Константин Васильевич.
— Собирайтесь с вещами.
— Да у меня… — начал было Костя, но я прервал его радостными словами:
— Ну, вот и хорошо, товарищ Репко! На волю, значит! Я вам тут вещички помогу складывать!..
Костя растерянно повернулся ко мне, но я уже суетливо сворачивал его пиджак, незаметно сунув в карман книгу. Улучив момент, я шепнул ему:
— Книгу — брату. (И громко.) Счастливо, товарищ! Не забывайте…
— Ну, ну, идем? — пробурчал чекист, и тонкая фигура юноши скрылась за дверью.
— Сердце мое сжалось. Будут ли его обыскивать? Пронесет ли он книгу? Ведь в книге был один из немногих шансов на спасение…
Ребус и жизнь…
Много позже брат рассказывал:
— Положение, понимаешь, создалось совсем идиотское — никто не знает, в чем дело с тобой, в чем тебя обвиняют, что грозит… И никаких вестей. Вот тут-то мы, брат, наволновались… Но как-то вечерком стук, и является Костя — худой и бледный.
— Вы откуда это, Костя, — спрашиваю. — Из больницы?
— Нет, говорит, из ЧК.
— Боба там видали?
— Как же. Он вам, вот, эту книгу передал. Я ее в брюках внизу пронес…
Ну, мы, понятно, вцепились с Тамочкой в эту книгу, как бульдоги.
Не для занимательного же чтение ты нам ее прислал, в самом деле!
Рисунок, который спас мне жизнь.
Разгадайте, читатель, этот ребус, предположив, что получили его нарисованным в книге, присланной вашим братом из ЧК.
Ворочаем и туда и сюда. Наконец, Тамочка на последней странице видит рисунок. Твою руку-то я уже знаю и в рисунке. Хоть ты и далеко не мировой художник, однако, в нарисованном тобой карикатурном атлете по очкам тебя живо узнали. В чем тут дело? Вглядываемся — атлет стоит как будто на весах.
Что это еще за ребус такой?
Думали, думали, а потом, конечно, догадались — есть связь между тобой и твоим весом. Вес-то у тебя я помню — 85 кило.
Открыли мы 85 страницу и под буквами нашли точки. Прочли все твои писание и сообщения.
Я — живо к американцам. Рассказал все. На следующий день двое из них поехали в ЧК. Однако — не тут-то было:
«Гражданин Солоневич — важный государственный преступник, — ответили там. — Так как он советский подданный, то мы не считаем возможным сообщать АРА сведение о действиях органов государственной власти». Так и уехали американцы не солоно хлебавши…
— Так что же меня выручило?
— Черт тебя знает, Bobby, видно, ты под счастливой звездой родился. Везет тебе. Помнишь Тамару Войскую?
— Эта барышня, которая со мной в АРА служила?