Моя спутница не ответила.
Мы вышли на край бульвара, где высились старинные, восстановленные, как исторические памятники, бастионы. Громадные чугунные стволы старых орудий молча смотрели сквозь амбразуры валов. Горы круглых ядер высились по сторонам, а внизу, за обрывом неясно сверкали сотни огоньков городских окраин.
Влево, за темнеющей гладью бухты, высоко за полосой огоньков Корабельной стороны, на темном южном небе, в серебристом свете луны обрисовывался плоский купол страшного Малахова Кургана.
Давно, давно, 70 лет тому назад, эта твердыня, каждая пядь которой пропитана человеческой кровью, в течение 11 тяжелых месяцев героически защищала осажденный Севастополь.
И несколько лет тому назад, прощаясь с севастопольской дружиной, наш Старший Скаут, О. И. Пантюхов, с полным правом мог сказать:
— Вам есть с кого брать пример выполнение своего долга. Будьте стойки и мужественны, как славные защитники Севастополя.
И вот, они сейчас выполняют прощальный завет своего старшего друга…
Мы присели на скамью на краю обрыва. Старая начальница задумчиво смотрела на мирную картину спящего города. Мы долго молчали, погруженные в свои думы.
— Я знаю, Лидия Константиновна, — прервал я молчание, — что все это невеселые перспективы. Но что-ж делать? Мне уж не отойти в сторону. Нити моей жизни и сердца слишком тесно переплетены со скаутингом…
— А ваше будущее? — так же тихо спросила княжна. — А что же дальше? Вы думали над этим?..
— Моя фантазия в этом направлении рисует только мрачные краски. Невеселые годы, что и говорить. И угораздило же нас родиться в такое неудачное время! Наблюдать за всем этим со стороны, или читать в истории или романе, может быть, было бы и интересно. Но переживать все это на собственной шкуре… Бррр…
Лидия Константиновна невесело рассмеялась.
— Завидую я вам, Борис Лукьянович. У вас еще есть будущее, ибо есть молодость. Мне, одинокой старухе, до сих пор скауты заменяли семью. Но вот, и семья эта, такая дорогая мне, — под жестоким ударом. А помочь не могу — нет сил… И вот, любимое дело — работа с детьми — разваливается, грязнится. Кругом нужда и голод. А впереди что? Ведь не верю я ни на грош в обещание земного социалистического рая. Так, кровью и слезами, рай не строят…
Мы замолчали опять. Над тихой гладью бухт пронеслись чистые ясные удары склянок морских судов. Еще и еще. То мягче, то звонче мелодично перекликались рынды кораблей, и мягкие волны звуков заливали окружающее молчание.
— Счастливец вы, Борис Лукьянович, — грустно вздохнула старая начальница. — У вас есть хоть силы и вера для борьбы. А у меня, с уходом скаутов, ничего не остается в жизни. И бороться за них у меня нет уже сил. Последние взяла революция. Боже мой! Боже мой! Сколько горя, сколько страданий! И зачем?
Живая пыль
Человек, осушивший слезы ребенка и вызвавший на его лице улыбку, в сердце Милостивого Будды значит больше человека, выстроившего самый великолепный храм.
Охотники за черепами
— Отваливай!
Сильные, молодые руки упираются в багры, и между шлюпками и деревянной пристанью Яхт-Клуба протягивается изумрудная дорожка морской глади, искрящейся в горячих отвесных лучах южного солнца.
— Весла… — протяжно звучит команда нашего «боцмана», и дюжина лопастей горизонтально замирает над чуть плещущейся поверхностью воды. «Боцман» или, понятней выражаясь, начальник отряда морских скаутов, высокий, коренастый студент-техник Боб, с оттенком беспокойства оглядывает обе шлюпки. Его круглое, добродушное лицо озабочено, но белокурый вихор как-то особенно задорно выбивается из под края фуражки.
— На воду! — резко рвутся слова, гребцы быстро наклоняются вперед, вода бурлит под гнущимися лопастями весел, и шлюпки почти прыгают вперед, как застоявшиеся кони под хлыстом наездника.
— Раз! Раз! Раз! — дает темп Боб, и наша «флагманская» шлюпка стрелой летит по бухте.
— Лихо вышло! — одобрительно роняет наша спутница Тамара, и боцман благодарно улыбается ей, сжимая румпель. Он доволен. Не осрамились ребята! Отвалили, что надо — комар носу не подточит… А беспокойно было! В кои веки старому другу и начальнику, дяде Бобу, удалось прорваться в Севастополь. И теперь, после долгой разлуки, он в качестве «почетного балласта» приглашен на прогулку. И, слава Богу, ребята не ударили в грязь лицом.
Шипит струя у борта, ровной пенистой струей откладывается за кормой пройденный путь, и весла с плавным ритмом сочно плещут своими лопастями.