Одна из многих
В маленькой полутемной комнатке, у самого чердака, на кровати лежала исхудавшая женщина, прикрытая ватным одеялом.
Когда мы вошли в комнату, она жалобно сказала тихим голосом:
— Дайте хоть умереть спокойно. Не тревожьте перед смертью…
Мальчик испуганно прижался ко мне и схватил за руку.
— Мы к вам… в гости… проведать пришли, — произнес он несмело, глядя на лежащую женщину широко открытыми глазами.
— А вы разве не из домкома? — слабо спросила больная.
— Нет, нет, гражданка. Мы, вот, случайно узнали, что вы больны и пришли помочь вам.
Женщина удивленно приподнялась и с недоверием оглядела нас. Седые растрепанные волосы свисали по обеим сторонам ее худощаваго, мертвенно-бледного лица. Ей можно было дать и 40, и 70 лет.
— Помочь? — переспросила она. — Мне помочь?
Какая-то нотка равнодушие и апатии послышалась в ее слабом голосе. Мальчик-пионер беспомощно оглянулся на меня, словно прося подтвердить наше намерение еще раз.
— Как-нибудь поможем, хозяюшка, — бодро сказал я. — Бог даст, все наладится.
— Как, как вы сказали? — внезапно дернулась больная, и ее широко раскрытые глаза впились в мое лицо. — «Бог даст»? Да? Так вы сказали?
Я невольно отшатнулся, пораженный страстным напряженным тоном этих неожиданных слов.
— Ну да, — растерянно вырвалось у меня.
Старушка тяжело вздохнула и с облегчением опустилась на свернутый тюк платья, заменявший ей подушку.
— За столько месяцев в первый раз имя Бога услыхала, — тихо сказала она. — Слава Тебе, Создателю… Значит, вы, действительно, другие люди…
— А вы из домкома кого-нибудь ждали? — участливо спросил мальчик.
— Да… Из комнатки, вот, гонят… На улицу выкидывают… Я уж просила: дайте умереть-то хоть спокойно. Уж немного осталось…
Припадок тяжелого кашля прервал ее слова.
Мы стали успокаивать больную. Мальчик живо сбегал за водой, подмел комнатку, открыл окно. Волна свежого воздуха опять вызвала припадок кашля. Я вгляделся в выступившие на бледных щеках пятна нездорового румянца, лихорадочно блестящие глаза, впавшую грудь: «Туберкулез, плюс недоедание», поставил я мысленно диагноз.
На тарелке, на столе лежали несколько сухих корочек хлеба.
— Чем же вы питаетесь? — спросил я.
— Да почти что ничем. Тут соседка одна была… Так она раньше немного помогала. А в последние дни так никто и не заходил. Только, вот, из домкома приходили, чтобы выезжала скорее… Или просто посмотреть, не сдохла ли… На кладбище торопят.
Старушка попыталась улыбнуться, но вместо улыбки только болезненная судорога прошла по ее лицу.
— Ничего, гражданка. Бог даст, все наладится. Как ваше имя, отчество?
— Софья Павловна.
— Ну, вот, Софья Павловна. Не унывайте — наша молодежь вам поможет. Сегодня я через Петю вам кое-чего пришлю, а завтра наши девочки еще зайдут — наладят регулярную помощь. Скоро поправитесь!
На глазах старушки показались слезы.
— Спасибо, родные, — растроганно сказала она. — Не за помощь, за теплое слово спасибо. Измучилась я… Вот, как мужа расстреляли — так и маюсь все…
— А за что мужа-то вашего расстреляли? — с живым интересом спросил Петя. В его тони был какой-то странный деловой оттенок, словно этот вопрос прямо касался его деятельности.
— Чего это, ты, Петя, так сразу про это спросил?
Мальчик понял свою бестактность и покраснел.
— Да нам, вот, пионермастора постоянно говорят, — тихо сказал он, — что классовых врагов нужно расстреливать. Вот, мне и интересно.
— Да что-ж тут скрывать, — устало прошептала старушка. — Муж-то мой священником был. Старый москвич. Знали его и любили, бедняки особенно. Много он добра сделал… Несколько раз уж пришлось посидеть ему в тюрьме, да как-то пока Бог миловал. Да, вот, собрались недавно старые друзья, осенью дело было. Все старики старые. Много лет вместе и горе, и радость делили. Ну, вот, решили они в день убийства Царя панихиду по усопшем отслужить. Каждая душа ведь молитве рада… Но как-то узнали, видно, донесли, хоть на частной квартире панихида была. Арестовали всех… Контр-революционный заговор, сказали… А мой муж и политики-то никогда не касался… Ну, и убили все-таки старика…
Шепот старушки был едва слышен. Мальчик сидел, вытянувшись и не спуская глаз с ее лица. Когда она закончила свой рассказ, он взглянул на меня. В глазах его стоял испуг и недоумение.