-- Ладно, ладно, молодцы, -- добродушно говорит 105 учитель. -Устроим, все устроим. А гдe Екатерина Петровна?
-- Завeдующая? А она в складe. Сегодня платье пришло, так они там разбирают...
-- Старое солдатское обмундированiе, -- важно объясняет один из мальчиков.
-- Почем ты знаешь? -- обрывает его другой. -- А может, с разстрeлянных -- прямо с Чеки...
-- Борис Лукьянович, я пойду пока потолкую с завeдующей, хотя по моему это и безнадежно. А вы пока здeсь на игру посмотрите. Вот, кстати, и Митя идет. Митя, вали сюда!
Митя обернулся на зов и, узнав нас, весело подбeжал. Это был высокiй крeпкiй мальчик с некрасивым, но смeлым и открытым лицом. Густая шапка растрепанных черных волос покрывала его голову. На нем была одeта старая военная гимнастерка с разноцвeтными заплатками, полуистлeвшая от времени, и сeрые штаны с бахромой внизу.
-- Здорово, Митя, -- ласково сказал учитель. -- Ну, как живешь? А гдe-ж твоя медаль?
-- Как же! Буду я ее все время носить! -- серьезно отвeтил он. -- Еще потеряешь...
-- Ну, а гдe-ж она?
Мальчик замялся.
-- Да я ее спрятал.
-- Буде врать-то, Митька, -- с дружеской насмeшкой ввернул один из его товарищей. -- Что это ты, как красная дeвица, штучки строишь? Знаете, Владимiр Ваныч, он свою медаль-то в рубаху зашил.
-- Ну, а тебe-то какое дeло, баба болтливая? -- заворчал на него Митька, чтобы скрыть свое смущенiе.
Владимiр Иванович засмeялся.
-- Ничего, Митя! А развe въ рубахe сохраннeе?
-- А как же? Конечно! Медаль-то завсегда при мнe.
-- А ночью? -- спросил я.
-- Ночью? -- удивился вопросу Митька. -- Ну и ночью ясно, тоже. А как же иначе?
-- Постой-ка. Рубашку-то ты снимаешь на ночь? -- объяснил я свой вопрос. 106
-- Снимать? А спать-то в чем?
-- А в бeльe?
-- Эва, бeлье! -- невесело усмeхнулся Митька. -- Мы забыли, как оно, бeлье-то, выглядит, да с чeм его eдят... Мы вeдь, как елки: зимой и лeтом все одним цвeтом. У меня, кромe как одна эта рубаха -- ничего больше и нeт...
Обыкновенная исторiя...
Площадка гудeла криками и смeхом. Подзадориванiя и замeчанiя неслись со всeх сторон. Игра становилась все оживленнeе. Могучiй импульс игры владeл всeми: и участниками, и зрителями.
Эти ребята, дни которых проходили в тюрьмах, на базарах, под заборами, в канализацiонных трубах, на улицах, под вагонами, в воровствe, картежной игрe, пьянствe -- всe эти ребята сбросили теперь личину своей преждевременной троттуарной зрeлости и превратились в смeющихся играющих дeтей...
Я стоял с Митей у края площадки и с интересом смотрeл на его живое лицо, на котором тeнями смeнялись чувства зрителя -- одобренiе и насмeшка, восторг и досада...
-- Слушай, Митя, -- спросил я. -- Как это ты попал сюда?
Он не сразу понял вопрос и недоумeвающе посмотри на меня.
-- Куда это?
-- Да, вот, сюда, в дeтдом.
-- Сюда-то? Да с тюрьмы, -- просто отвeтил он.
-- Ну, а в тюрьму?
-- В тюрьму? -- медленно переспросил мальчик, лицо его помрачнeло. -Длинно говорить. Да и вам зачeм? -- и его глаза пытливо заглянули в мои.
Видимо, он прочел в них не одно любопытство, ибо болeе довeрчиво продолжал:
-- Да что-ж -- дeло обычное... Папка-то у меня -- старый рабочiй, слесарь. Так с год назад его мобилизнули в деревню. Как это... ну, кампанiю какую-то, что ли, 107 проводить... Уж я и не знаю точно... Ну, а там как раз возстанiе было. Крестьяне взбунтовали, что-ли... Словом, видно, убили там его, папку-то моего. Пропал... -- Мальчик промолчал нeсколько секунд. -Жалко было. Хорошiй он был. Не бил никогда. Ладно жили... -- Ну, а послe житуха-то у нас совсeм плохая пошла. Мамка-то у меня больная, а братишка совсeм еще маленькiй... Хлeба не было. Перемогались мы сперва как-то, а потом совсeм застопорили. Ну, а я -- как старшiй дома был. Должон же я был что сдeлать? -- вопросительно сказал Митя, и что-то рeшительное и смeлое прозвучало в его голосe. -- Что-ж, так и подыхать мамкe, да Ванькe с голоду? Нeт уж! Ну, значит, и пошел я воровать... Что-ж было иначе дeлать?.. Да, вот, еще молодой был, не умeл. На первом же дeлe и засыпался...5 Привели меня в милицiю, пустили юшку6 с лица и в тюрьму. Мeсяца два сидeл я вмeстe с ворами. Они меня всему научили... Ну, думаю, вот, теперь выйду на волю -теперь уж Ванька, да матка не пропадут! Я их сумeю прокормить! Ученый уже... Выпустили меня, значит, из тюрьмы, да в дeтдом и загнали. Не этот, а там, у вокзала, другой... Как первая ночь, так я, ясно, и смылся. Из окна на крышу, да по водосточной трубe... Дeло плевое. Послe тюремной голодухи был я легкiй, как шкилет... Бeгу, я, значит, домой полным ходом, ног под собой не слышу, хочу скорeе мамку повидать. Подбeгаю к нашему домику, гляжу -- Боже-ж ты мой! -- а там окна досками забиты. Что такое? Я в дом -- дверь закрыта. Стучал, стучал -- никого. Я -- к сосeдям -- хорошiе люди были. А тe: давно говорят, Митенька, твоих-то на погост свезли... С голодухи померли...
5 Попался.
6 Кровь.
Голос мальчика прервался, и его загорeлое лицо передернулось.
-- А потом, что-ж разсказывать-то? -- тихо закончил он. -- Опять на улицу, да на воровство. Из тюрьмы в тюрьму. Оттуда в какой-нибудь дeтдом заберут. Убeжишь, конечно, засыпешься опять, и опять та же волынка начинается. Уж такая, значит, планида... 108
-- А отсюда не убeжал?
-- Хотeл было спервоначалу -- для нас вeдь это дeло привычное: удрать-то. Да, вот, Владим Ваныч со своими ребятами понравились мнe. Хорошiе, душевные люди. Да тут еще, вот, медаль эту заслужил на пожарe. Как-то теперь уж и не тянет на улицу...
-- Ну, а если скауты уйдут из дeтдома?
-- Уйдут? -- Глаза Мити с подозрeнiем поднялись на меня. -- С чего им уходить-то?
-- Мало-ли что может случиться!
Лицо мальчика вдруг вспыхнуло раздраженiем.
-- А, может, тот хрeн комсомольскiй нажаловался? С него, сукина сына, это станется. Вишь, вздумал нас обхаживать! Наша власть, мол, родная, заботливая. Небось, -- злобно вырвалось у него, -- как моя мамка с голоду помирала, так никто не помог!.. А теперь -- "заботливая"... Как-же!.. Нeт уж... Если Владим Ваныч уйдет, то я и часу здeсь не пробуду. Чорт с ними... Но если я узнаю ч т о ` про этого комсомольца, да что это его дeло, -- с холодной угрозой сказал Митя, -- будет он у меня бeдненькiй... Я ему за все отплачу...
Это вам не носорог!..
Африканская Уганда
Когда я вспоминаю прошедшiе годы и всe тe случаи и приключенiя, которыми судьба щедрой рукой расцвeтила мой жизненный путь, я невольно улыбаюсь. Вeдь -- описать их -- не повeрят. Скажут -- "это невeроятно. Это похоже на дешевый бульварный фантастическiй роман, из котораго выдернута романтика любовных сцен"...
Ладно... Я понимаю это и не пытаюсь здeсь описывать всeх моих "совeтских приключенiй". Обстановка, в которой я жил всe эти годы, бывает раз в нeсколько столeтiй. И человeку, волей судеб избавленному от хаоса и бурь, лавиной кипящих в такую эпоху, никогда не понять возможности самых невeроятных ситуацiй.
Если, Бог даст, мнe суждено сдeлаться... гм... гм ... 109 знаменитым писателем, бiографiя котораго будет интересовать мiр, -- тогда уж я опишу полностью, без сокращенiй, весь тот пестрый и неправдоподобный фильм, который промелькнул на моем жизненном экранe в эти незабываемые годы...
Хорошо это было старому славному президенту Roosevelt'y описывать свои охотничьи приключенiя гдe-нибудь в дебрях тропической Африки, в Угандe. Одно удовольствiе, ей Богу!..
Вот, летит это на него с опущенной, готовой для сокрушительнаго удара головой громадный носорог... Страшный момент! Сердце читателя замирает... Еще секунда и... Но в руках хладнокровнаго президента слоновый штуцер, провeренный и смертоносный... и... happy end. И голова носорога теперь улыбается (поскольку это вообще для носорога возможно) в залe Бeлаго Дома...
Но даже если бы, паче чаянiя, этот end был бы unhappy, то (да простит мнe память большого человeка) смерть в диких джунглях от рога достойнаго противника, боровшагося на почти равных правах -- (сила и рог, против смeлости и пули) -- не так уж и обидна.
Но погибнуть в подвалe ЧК от руки пьянаго палача, идти вниз по ступенькам с замирающим сердцем, ожидая послeдняго неслышнаго удара пули в затылок, умереть, не чувствуя вины, беззвeстно погибнуть на зарe жизни... Б-р-р-р... Это менeе поэтично и много хуже охоты на Угандe...