ГЛАВА 21. Освобождение
Пришло долгожданное 24 января 1987 года — день моего освобождения. Утром я пришел в спец часть, где хранились мои документы. К огромному удивлению, мне выдали мой старый паспорт. Он дожидался меня долгих три года. В паспорте был проставлен штамп : «выписан в связи с арестом». Вообще, история с паспортом у заключенного такая: кроме штампа «выписан в связи с арестом» после освобождения и приезда на место жительства появляется еще один штамп: «прописан в связи с освобождением, справка №…». По сути эти штампы – «волчий билет» для любого гражданина, когда‑то отбывавшего наказание. Обычно, старались такой паспорт потерять, а в замен получить новый. Для меня же штамп в паспорте был гордостью, а где я буду прописан, я еще не знал. Отдали мне так же и другие, изъятые при аресте, документы. Держа паспорт в руке, я спросил о том, куда же я теперь могу ехать. Мне ответили, что если раньше я жил в Москве, то сейчас могу ехать туда и выписали соответствующее направление. У меня стало «сносить крышу», ведь все заключенные обычно получали направление в какой‑то далекий город за 101 километром от Москвы. Итак: недолгие сборы, прощание с друзьями и в путь. От Уварово до Тамбова на автобусе и затем поездом до Москвы. В Москве меня встречали самые близкие: жена, дети. Младшей дочке Оленьке исполнилось три года и она меня не помнила. Мама ей говорит: «Оленька – это твой папа!», а она отвернулась, спряталась за маму и отвечает: «Нет – это дядя!». У меня из глаз слезы так и брызнули. Я тогда вспомнил далекую встречу в 1947 году, когда мой отец вернулся после десятилетнего заключения и увидел девочку подростка – мою старшую сестру, которая выросла без него и у него были определенные проблемы в налаживании взаимоотношений с дочерью. Ребенку увы, все равно, по какой причине нет папы: по причине ли ареста или по причине развода. Вот, в моей семье эта история повторилась. Правда мы быстро нашли общий язык с дочерью и баловал я ее все оставшуюся жизнь, что наверное не послужило ей ко благу. Мне кажется, что она выросла несколько избалованной. Сама она говорит, что ей бывало давали подзатыльники дома, но зато папа ее никогда не наказывал. Приехал я в свою квартиру на улице Маломосковской и показалось, что ничего не изменилось за это время. Правда, дети повзрослели и стали задумчивее что ли. Не прошло заключение без последствий. Нужно сказать, что многие помогали моей семье. Это была самого разного рода помощь от братьев и сестер. Петр Рязанов, мой друг, пожалуй сделал больше всех. В каком‑то смысле он заменил моим детям отца и был опорой и поддержкой для моей жены и ее сестры Веры на которых легла нагрузка – заботится о шести детях, из которых двое были совсем маленькими, а мой сын был инвалидом. Болезнь сына, всегда была проблемой для нашей семьи. Я много молился о нем. Сначала молился, чтобы Господь исцелил его, потом стал молиться о том, чтобы Господь забрал его, если не хочет исцелить. Он прожил двадцать пять лет и жена моя все это время сидела у его постели. Она, помню говорила тем, кто возвращался из заключения: «Что ваши сроки, я отсидела у постели больного ребенка четвертак». Окунувшись в семейную суету, я занялся в том числе и своим трудоустройством. Остались связи на прежнем месте работы и еще до освобождения я договорился о том, где буду работать. Меня взяли начальником участка по обслуживанию систем тепло водоснабжения. Пошел я в отделение милиции и на мое удивление меня прописали в Москве. Вскоре стали происходить еще большие чудеса. Второго февраля 1987 года вышло известное постановление подписанное М. С. Горбачевым об амнистии всем политическим заключенным. Я не досидел до амнистии, но могу сказать, что свой срок я отбыл «от звонка до звонка». Вскоре вернулись мои старые друзья Глеб Якунин и многие другие, осужденные за так называемую противоправную деятельность. Приехал мой друг Янис Рожкалнс из Риги, который был ярым борцом с компартией СССР, как с режимом оккупантов Латвии. Янис пообещал доехать до своего дома в той одежде, в которой он освободился. Это была тюремная роба, а у него был особый режим и особая одежда: полосатая фуфайка, в которой он и шел от станции метро Щербаковская (сегодня станция Алексеевская) до моего дома. Четыре раза его останавливали, но он предъявлял справку об освобождении по амнистии и его отпускали. Добравшись до моего дома, он переночевал у меня. Мы говорили с ним о многом и вспоминали наших общих знакомых. Я уговорил его переодеться, чтобы не пугать окружающих. Но когда он поехал на поезде в Ригу, то опять надел свою тюремную одежду. Так он и доехал до Риги, а там его встречали как настоящего национального героя. Помню, что Янис вскоре переехал в Германию, где я один раз посетил его. Для меня было удивительно, что он уехал из уже свободной Латвии. Некоторое время мы общались с Янисом, а потом это общение прекратилось. Вернулись из мест заключения и члены Совета церквей. Все мы поражены теми новыми возможностями, которые открывались. То, о чем могли только мечтать в самых наших смелых мечтах, стало реальностью. Вскоре был избран первый состав Верховного совета СССР, в который вошли многие бывшие заключенные и в том числе Глеб Якунин. Помню, что я был частым гостем в его кабинете в Белом доме и мы вспоминали о прожитых в неволе днях. Однажды я спросил его: “Глеб неужели мы простим все это коммунистам?” “Нет! Они нам за все заплатят!” – очень эмоционально отвечал возмущенный Якунин. Я тогда видел его неким львом, который готов вцепиться в глотку коммунистического режима. Большой радостью для меня тогда стало возвращение к служению. Я вернулся в свою церковь Евангельских христиан баптистов на Маловузовском переулке. Меня встретили хорошо и без всяких проволочек приняли в число членов церкви. Пастором тогда был Лагвиненко, который дослуживал последний срок в качестве президента ВСЕХБ. В новых условиях актив церкви на Маловузовском искал возможности для создания новых общин в Москве и области. Пасторское служение было мечтой многих активных братьев. Вскоре мы вместе с Епишиным занялись открытием новой церкви в поселке Нимчиновка, куда и направили всю нашу энергию. Для проведения богослужений там был куплен небольшой дом – “развалюшка”. Большое количество гостей иностранцев сфотографировало этот дом и мы стали получать помощь. К нашей активности в служении вскоре добавился и “сановитый вид”, который не утрачен мною и до настоящего времени. Я стал восстанавливать взаимоотношения со своими друзьями, которые были потеряны. Здесь сыграли роль страхи, доносы, предательство и разное другое. Но плохое забывается быстро и отношения стали налаживаться. Мы стали думать о дальнейшем служении. Так пришла идея создать газету “Протестант”. Это название придумал Шалатовский. И вот, в сентябре 1988 года был выпущен первый номер газеты, который был разослан в каждую церковь. Списки адресов церквей мы смогли раздобыть и разослали несколько тысяч газет. Конечно, у нас был страх и казалось, что за издание и рассылку газеты нас арестуют и посадят в тюрьму. Но ничего не случилось, а газета “Протестант” стала подобна разорвавшейся бомбе. Протестанское общество разделилось: консерваторы стали нас ругать, но при этом многие братья и сестры увидели в нас некий передовой отряд освободителей. Дело же было сделано: газета буквально взорвала протестанское сообщество и начала свое победное шествие.