— Никто по домам не расходится. Бога молят, чтоб здрав ты был, государь. Нескольких бояр Владимировых, кто его стал славить, побили изрядно. Больше ни кто рта не разевает. Ты уж, государь, не оплошай, перемоги себя люду российскому на радость.
— Я стараюсь, — пересиливая слабость, успокоил дьяка Иван Васильевич. — Я очень стараюсь.
Да, царь понимал, что рано ему отходить в мир иной. Не осилит если он недуга, не жить первенцу его, а жене его любимой в монастыре дальнем монашкой век доживать. Нет, этого он никак не хотел, оттого молил Бога, как только приходил в сознание, чтобы не карал его так строго за грехи тяжкие, невольно совершенные им по малолетству своему. Обет дал, что, если отступит болезнь, поедет грехи замаливать на Белоозеро, куда ссылали виновных в крамоле, а то и безвинных, по навету лишь, дед его, отец, мать, да и сам он, упиваясь долгожданной властью после разгула боярского.
Утром лекарь, одним на радость, другим на огорчение и даже страх трепетный, сообщил:
— Уснул государь. Миновало самое тяжелое. На поправку должно дело пойти.
После такого известия многие тут же подступили к Мстиславскому и Воротынскому:
— Принимайте присягу.
Многие, но не все. Упрямцев еще хватало. И как ни убеждали их присягнувшие, они стояли на своем. Ждали, вдруг лекарь прежде времени обнадежил, соизмеряли свое поведение с поведением князя Владимира Андреевича, который ни за что не хотел целовать крест, не поговорив с братом своим, царем Иваном Васильевичем. Но его не пускали, хотя за него стояли не только верные ему князья и бояре, но даже Адашев с Сильвестром. Воротынский детям боярским царева полка данного повеления своего не отменял.
К обеду, когда уже совсем стало ясно, что болезнь отступает, Владимир Андреевич сломался. Ну, а как он присягнул, тут уж никто не осмелился дальше стоять на своем. Дьяк Михайлов пошел к Ивану Васильевичу с радостным известием, не взяв с собой никого больше. Чтоб с глазу на глаз обо всем, что происходило в трапезной, рассказать со всеми подробностями.
Присмирела трапезная. С трепетом ждали бояре-князья слова царского. Кто-то надеялся, что слово это согреет душу, окрылит, ну а упрямцы с боязнью поглядывали на дверь, не появятся ли стрельцы из Казенного двора.
Нет. Пронесло. Дьяк Михайлов, вернувшись, успокоил всех:
— Государь благодарит Бога, что не взял к себе прежде времени, а вам всем шлет ласковое слово и велит всякому править свою службу. Обиды, сказал, ни на кого не держит.
От обета своего Иван Васильевич не отказался, и хотя многие пытались отговорить царя, он, как только окончательно поправился, собрался всей семьей на покаянное богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. Воеводить над сопровождавшей его ратью велел князю Михаилу Воротынскому. Не очень-то тому хотелось участвовать в зряшной, а для наследника даже опасной долгой поездке, но разве откажешься?
Сопроводил, однако, князь Михаил Воротынский царский поезд только до Яхромы. Там поезд догнал гонец от воеводы Никифора Двужила с тревожным известием. Оно было настолько значительным, что князь поспешил с докладом к государю, несмотря на ранний час, хотя предполагал, что тот может разгневаться за неурочное появление.
Иван Васильевич, поднятый с постели, встретил его сердитым вопросом:
— Иль стряслось что страшное?
— Пока нет. Но вести тревожные. Весьма тревожные. От Крыма угроза. Не мирятся разбойники, что Казань под твоей, государь, рукой.
— Неудивительно это. Рассказывай, какую весть получил.
— Девлет-Гирей, кипя злобой, затевает коварное: готовит тебе, государь, шертную грамоту, предлагая дружбу, сам же собирает тумены для удара по пятигорским черкесам, твоим, государь, друзьям, кому ты грамоту посылал, что станешь их защищать. На украины твои, государь, нынче большой рати не пошлет, но несколькими туменами собирается разорить Рязань, Тулу, Белев с Одоевым и Козельск. Если же дары от тебя, государь, будут, не пустит тогда тумены на твои украины.
— Дарами спокойствие покупать не станем! — сердясь, отрубил Иван Васильевич. — Силой заставим Девлетку хвост прижать! — потом спросил с недоверием; — А не зря ли пугает тебя доброхот крымский?
— Нет. Ни разу еще неверности от него не приходило.
— Тогда так: нужда есть тебе поспешить в Москву. Передашь мое слово Разрядному приказу, чтобы полки Окские предупредил и главному воеводе весть послал. А сам — в Одоев. За верховье Оки ты в ответе. Полков не даю, дружинами да сторожей управляйся. Если уж невмоготу станет, пошлешь гонца главному воеводе в Серпухов.