Какой там покой? Не вдруг заснул главный воевода, что стало уже для него привычным в последние недели: думы отягощали неимоверно. На этот раз он старательно обдумывал предстоящий разговор с губным старостой, городовым приказчиком и посадскими старостами, чтобы ненароком не обмолвиться о главном своем замысле, чтоб коротко было и в то же время понятно каждому, что ему предстоит сделать для подготовки к обороне города. Когда же с этой думкой было покончено, навязалась новая, уже не первый раз возникавшая, но не так упрямо. Дело в том, что большой огненной наряд и гуляй-город, как намечено, будут упрятаны в лесу. Но осилят ли колеса у пушек колдобистую дорогу, когда придется спешно занять определенное им место? На этот раз решение нашлось скорое.
«Пошлю завтра гонца к воеводам Коркодинову и Сугорскому, пусть до моего к ним приезда испытывают пушки и подводы с гуляй-городом. Если изъян обнаружится, будет время на исправление. С этой успокаивающей мыслью и заснул.
Разбудил князя колокольный звон, призывающий к утрене. Отстояв ее и наскоро позавтракав, он вскочил в седло. Князь не любил, чтобы его долго ждали, и если назначил встречу в детинце со старостами и приказчиком на утро, стало быть, нечего тянуть время.
Все уже собрались в палатах городового приказчика. На нем лежали обязанности воеводы городовой рати, ему напрямую подчинялись сотники и пятидесятские, он заботился о материальном обеспечении обороны города, поэтому его теремной дворец считался центром воеводских дел. Вот и прибыли все именно сюда, справедливо полагая, что главный воевода Окской рати и начальник пограничной государевой стражи поведет речь не о развитии ремесленничества, и не ошиблись, князь Михаил Воротынский действительно заговорил о предстоящих испытаниях.
— Оповещен я верными моими людьми из Крыма, что нынче Девлет-Гирей пойдет великим походом на Россию. Ни грабежа ради, ни полона для торга на рынках Кафы и даже ни ради возврата России к данничеству — нет! Ради установления полной своей власти над всей Русской Землей. Мыслит он сделать Москву стольным градом Золотой Орды.
— Губа не дура! — хмыкнул один из посадских старост и столь же усмешливо спросил: — А не подавится?
Эту несдержанность Михаил Воротынский тут же повернул в нужное ему русло:
— Хорошо бы, конечно, чтоб нам на костях татарских стать, только у меня, у главного воеводы Окской рати, силенок маловато. Если же мы все, не жалея животов своих, упремся рогами, тогда посильно будет одолеть ворогов. — Тут же, без паузы, перешел князь к конкретному разговору: — Большой полк нынче весь уместится в городе. Зажитья на горках некем занимать. И все же одну тысячу я выдвину на берег, к переправе, что выше устья Нары. А чтобы не выказывать малочисленности ратников, всех их упрятать в борозды глубиной почти в рост. Соединить их к тому же меж собой ходами. Тоже глубокими. Для отхода бескровного, когда невмоготу станет, тоже глубокие ходы подготовить. Но тут такая закавыка: не ратникам же самим землекопить, а посохи у меня, почитай, нет. Не вам говорить, какой мор проредил русские города и села. Прошу поэтому посадских старост взять на свои плечи эту работу. Посильно ли?
— Посильно. Укажи только нам, где закопы ладить, где ходы прорывать.
— Укажу. Теперь же, как окончим совет, — сделав малую паузу, продолжил: — Но еще нужно все кузни на ратное дело повернуть: ковать топоры боевые, шестоперы, щиты, а кто может, пусть кольчуги плетет. Все это для посадских мужей. Пусть загодя переберутся в свои осадные дворы и посходятся в рукопашках. Очень сгодится, когда встанут на стены.
— Когда — загодя? — уточнил губной староста. — По слову твоему, князь, или по своему расчету?
— Лучше не ждать моего слова. Как хлебопашцы отсеются, так потихоньку-полегоньку, без спешки и сутолоки начинают пусть занимать свои осадные дворы.
— Ясно.
- 'Только кузням до последнего часа не гасить горны. Кроме доспехов и оружия кузнецам нужно ковать триболы. Я в полковом обозе привезу их, но и у вас сготовленные лишними не станут. Перед бродом на добрую версту их разбросаем погуще, да и вокруг городской стены посыпем не скаредничая. Еще не худо бы по берегу Серпейки посеять. Губному старосте велю взять под свое око ковку трибол. Если все ясно — едем на берег Оки.
Там совместно определяли место бороздам, прикидывали, где ловчее проложить пути отхода. Когда же все разметили и даже определили работы каждому из посадских старост (с учетом имеющихся в посадах мужчин), князь Воротынский заключил: