До жути много воронья, но и князь Воротынский, и все воеводы, и даже бывалые ратники радовались, ибо хорошо понимали, что не получится у татар дикого наскока, не успеют кони войти в раж, когда их никто уже не в состоянии остановить. Затрубили корнай, ударили бубны, конная лава быстро начала набирать скорость, и тут от опушек, справа и слева, принялись стрелять рушницы и самострелы — от многотысячного строя моментально отсеклись несколько сотен и стремительно понеслись на стрельцов. А те, вовсе не обращая внимания на скачущих к ним ногайцев, стреляли по главному строю. Но, заглушив полностью выстрелы рушниц, над полем взметнулось: «Урра-а-а-гш!». Конница, все более набиравшая скорость, уже казалась неодолимой.
Но как и рассчитывал князь Михаил Воротынский, перейти на такой галоп, когда шалеют и кони и всадники, несясь вперед без удержу, ногайцы не успели, оттого первый же залп орудий смешал их ряды.
Князь Воротынский ликовал: «Все! Отобьемся!»
Не рано ли радоваться?
Вышло, что не рано. Опытен воевода, знает, что к чему. Да, ногайцы все же дотянулись до стен гуляй-города, заполнив ров трупами всадников и коней, даже дошло до топоров, мечей, копий и шестоперов; на том, однако, штурм окончился. Не одолели русских ратников ногайцы, валились храбрецы, пытавшиеся взобраться на дощатую стену, в ров с размозженными головами — все выше и выше трупы у стен гуляй-города, по ним уже лезут наступающие, им уже легче дотягиваться до верха стен, но их пыл иссякает, уже не подбадривают они себя истошным «Урр-аа-а-агш!», лезут молча. Только страх расправы за трусость заставляет повиноваться приказу Теребердея-мурзы.
Теребердей, также весьма опытный военачальник, понял состояние своих нукеров и лихорадочно искал выхода. Бросить бы резерв, но его нет. Опрометчиво поступил он, не оставив резерва. Только личная охрана под рукой. Не мог Теребердей, не теряя чести, отступить: Девлет-Гирей не простит второго поражения.
Велик Аллах и Мухаммед его пророк!
Теребердей-мурза выхватил саблю.
— Ар-ра-а-агш!
Полутысяча глоток подхватила боевой клич.
Какая вроде бы сила, если всего пятьсот всадников вплелось в многотысячье, но вдохновленность в сече, особенно при штурме, — великий фактор. Если не решающий.
— Теребердей-мурза с нами! — понеслись крики наседавших ногайцев, а бодрое «Ур-ра-а-агш!» свежих сил (кто будет считать, сколько их) тут же было подхвачено, и атакующие полезли к гуляям напористей, словно вдохнули глоток живительный напиток храбрости.
Теперь сникли отбивавшиеся. Не так часто стали стрелять пушки, но особенно рушницы — большая часть пушкарей и самопальщиков обнажила мечи, понадевали по-врази шестоперов на запястья, встав в ряды мечебитцев, но это не усиливало защитников, наоборот, ослабляло их.
Князь Михаил Воротынский, видя все это, думал, каким образом исправить положение; у него даже возникало желание дать сигнал либо Опричному полку, либо полку Правой руки, чтобы ударить с тыла, но решиться на это не осмеливался — можно ли главную свою задумку открывать прежде времени? Она должна сыграть свою роль во время главной сечи, пока же оставаться для татар тайной за семью печатями.
Защищаться, однако, становилось все более невмоготу. Уже в трех-четырех местах самые смелые и самые ловкие из ногайцев перемахнули через щиты. Их секли, но места посеченных занимали новые и новые. Возникла большая опасность прорыва крупных ногайских сил через гуляй.
Думай главный воевода. Ищи выход, спешно.
И тут Михаил Воротынский увидел воеводу Коркодинова, вставшего у пушки. Этого еще недоставало! Воеводе не заменять нужно пушкарей, взявшихся за мечи, а руководить всей пушечной стрельбой, возвернув слишком ретивых и недальновидных воинов к своим орудиям. Велел стремянному позвать к себе Коркодинова.
А тот тем временем неспешно, словно взялся обучать новика меткой стрельбе, велит подручным чуточку приподнять ствол.
— Хватит. Молодцы.
Еще раз припал щекой к стволу, проверяя, верно ли нацелено. Попросил подручных:
— Чуток левее. Еще. Вот так. Запаливай.
В общем гвалте не очень-то выделился пушечный выстрел, решивший исход упорного боя, только вдруг Теребердей-мурза начал валиться с седла, судорожно цепляясь за лошадиную гриву; его тут же подхватили телохранители и понеслись к Рожае-реке, стегая камчами, а то и рубя саблями тех, кто им не уступал поспешно дорогу.
А над головами штурмующих понесся дикий вопль:
— Теребердей-мурзу убили!
В один миг все изменилось. Отхлынули ногайцы от стен китай-города и пустились догонять своего лашкар-каши: воронья туча уносилась так, словно гнал ее свирепый ураган.