За высокой стеной, у бойниц, тоже изготовились к сражению. Луки натянуты, короткие железные стрелы-болты уложены в желобки прикладов самострелов, рушницы заряжены, порох на полках сухой. Воевода ободряет ратников:
— Если суждено испить чашу смертную ради веры нашей православной, ради князя нашего великого, царя всей России Василия Ивановича, пригубим ее достойно, без сраму. Не дрогнем перед басурманами погаными.
Напряжение предельное. Вот-вот начнется штурм. Начнется сеча, хоть и не великая. И одолеют ли нападающие горстку ратников русских, сказать определенно нельзя. Как Бог положит.
Вдруг выскочил на площадь перед дворцом всадник в сопровождении большой свиты. Сейчас взмахнет рукой и… Несколько стрельцов уже нацелило свои самострелы на вельможу, но всадник поднял руку с белым платком.
— Хочу говорить с послом московским и воеводой!
Разговор — не стрелы и не дроб рушниц. Может, что путное из переговоров получится? Василий Юрьев и Федор Карпов поднялись на звонницу надвратной церкви, служившую одновременно сторожевую и оборонительную службу.
— Сказывай, чего ради конники обложили палаты мои?! — спросил воевода подъехавшего к воротам посла крымского хана. — И почему ты предлагаешь переговоры?! Ты — такой же посол, как и посол царя всероссийского Василия Ивановича! Не гоже нам перед тобой шапки ломать.
— Волей Аллаха все изменилось, воевода, — отвечал новоиспеченный казанский вельможа. — Шах-Али отрекся от престола. Ханом и царем казанским стал Сагиб-Гирей, а я у него — ширни. Вот почему от имени моего повелителя, брата могущественного Мухаммед-Гирея, который завтра тоже прибудет в Казань, я предлагаю тебе сдаться на волю Сагиб-Гирея, да продлятся годы славной его жизни.
— На волю хана, говоришь? Ишь ты, губа не дура.
— Воля его такова: ты будешь отпущен вместе с Шахом-Али к своему государю, рабу Мухаммед-Гирея князю Василию со словом Сагиб-Гирея. Со словом мира. Посол московский остается. Он поедет к вашему князю с послами Сагиб-Гирея. Все твои ратники и слуги останутся живы, но тоже станут заложниками.
— А как купцы и их челядь? Людишки как?
— Сагиб-Гирей не данник твоего господина и не намерен охранять от гнева правоверных ни купцов, ни других гяуров. Они отданы на волю правоверных, да поступят они по воле Аллаха, предопределяющего судьбу всего живого на земле.
Чем мог он, воевода, помочь несчастным? Не разглядел прежде заговора, оттого и гибнут православные. Грех за их смерть на нем да на после московском, Василии Юрьеве. Значит, по чести если, смертную чашу и им надобно испить. Хотел воевода Карпов бросить дерзкое слово в лицо самодовольного басурманина, но сдержался, ибо посчитал, что не в праве решать судьбу всех единолично. Ответил, поразмыслив:
— Погоди ответа. Совет решит, принять твое предложение или отвергнуть.
Сам воевода настроен был стоять насмерть. Погибнуть со славою, а не в бесчестье. Дружинники его, каких он пригласил на совет, поддерживали воеводу, но, как ни упрямились, победило мнение Василия Юрьева. Посла царева.
— Мертвые не имут сраму, вы правы, но мы — слуги государевы, и наша жизнь принадлежит ему. Наши письма царю Василию Ивановичу коварные татары перехватили, и он не ведает, что творится здесь. Ради того чтобы Федор Карпов доставил в Москву весть о гибели нашей, нужно согласиться даже на бесчестную смерть. Даже жестокую. И еще одно хочу сказать: Сагиб-Гирей намерен письмо царю нашему послать с воеводой. Миру, как говорит его советник, станет просить. Если это действительно так?
— Иль татарам верить можно? Только разоружись, они тут же…
— Верно. Слово их не стоит и полушки.[88] Мы знаем это хорошо. Если не согласимся этот крест на себя взять — ни царь, ни православный русский люд не простят нам. Грешно нам думать только о себе, о своей славе.
Вот так он повернул. Именем царя всей России призвал принять милость коварных басурман. Нехотя, но согласились и воевода, и дружинники.
И, так получилось, зря. Лучше бы погибли в неравном бою.
Воеводу, правда, отпустили вместе с Шахом-Али и его женами, посла заточили в зиндон,[89] а ратниками набили, как бочку селедкой, дырявый амбар, не выпускали из него даже по нужде, да и кормить, похоже, не собирались. Когда же пленники высказали недовольство, их обвинили в мятеже и изрубили, словно капусту.
Не принесла пользы и весть воеводы царю Василию Ивановичу. Не только потому, что слишком запоздала, но и оттого, что была ложной. Успокаивающей.