Но если даже ссохнутся, что предпринять? Еще не время из седла похлебку варить. Тем более что завтра, Бог даст, перегребет воевода на тот берег и вернется на лодках. Возможно, догадается что-либо из съестного прихватить. У Шаха-Али в поясе запрятано кое-что из казны его, хватит на дорогу до российских пределов.
Ночь прошла так же, как и первая, в тревожной темноте и страхе. Волки в это время года голодные, ничего не стоит им напасть на коня, а уж распалятся если от свежей крови, то и костер их не остановит. А отбиваться чем? Один топорик. Правда, у Шаха-Али кинжал на поясе, да у Карпова нож засапожный, только этого мало, если стая войдет в раж.
Ежатся ханские жены, готовые хоть под землей укрыться, когда голодное хоровое завывание вырывается из чащобы, а Карпов тогда встает и подходит к кляче, похрапывающей от страха, с горячей головней в руках. Иногда вместо него оберегать конягу идет Шах-Али, подавляя свое царское достоинство.
Когда рассвело, похлебал воевода Карпов горячей водицы и оттолкнул плот от берега — могучая в весеннем многоводье своем река подхватила плот и понесла вниз. Не совладать бы с ней, не будь столь могучими руки воеводы, ловко начавшего ставить плот углом к течению, чтобы не только вниз сносило, но и прибивало к противоположному берегу.
Проводивший воеводу Шах-Али отрешенно смотрел на удаляющийся плот и вовсе не надеялся, что Карпов вернется за ним и его женами.
«Не зря же оставил огниво и топор… Не зря…»
Если исходить из того, как сложились обстоятельства, то самое разумное для Федора Карпова бросить все и, выпросив у рыбаков лошаденку, поспешить в Воротынец, русскую крепость на границе Нижегородской земли, чтобы оттуда поскакать, меняя коней, через Нижний в Москву. Ибо чем скорей он оповестит Василия Ивановича о случившемся коварстве, тем больше возможности будет у царя, чтобы принять ответные меры. А Шах-Али пусть один добирается. Переправить его рыбаки переправят, а дальше пусть ему Бог покровительствует.
У воеводы подобная мысль сверлила в мозгу, но он отмахивался от нее, считая, что не по-людски поступит, если бросит свергнутого казанского хана на произвол судьбы.
Впрочем, трудно определить, что по чести, а что по бесчестию, не легче и взвесить на весах справедливости, что лучше: покинуть свергнутого хана с его женами, чтобы уберечь тысячи христианских жизней, или плестись вместе с несчастными, утешая себя тем, что поступаешь по-людски, как человеку прилично и достойно.
(обратно)ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В то самое время, когда воевода московский Федор Карпов перевозил через Волгу Шаха-Али и его жен, а затем ждал без малого сутки, пока рыбаки соберут снасти и скарб да уложат все на подводы (узнав о крымцах, они никак не хотели больше оставаться на тонях), и отправился наконец к Нижнему Новгороду — в это самое время гонцы Белёва, Одоева, а следом и Воротынска прискакали в Серпухов к главному воеводе, и тот спешно отправил своего гонца в Коломну, чтобы без промедления двинулись бы оттуда полки в Серпухов. Цареву брату Андрею и князю Ивану Воротынскому велено было оставаться в крепости лишь со своими дружинами.
Не поперечил князь Иван Воротынский такому верхоглядному приказу главного воеводы, даже подумал со злорадством:
«Ну-ну! Главный воевода! Молоко материнское еще на губах как следует не обсохло, а уже рать водить взялся!»
По роду своему Вельские стояли, конечно же, выше Воротынских, это князь Иван хорошо знал, но и его род — не из отсевков. К тому же показал себя Иван опытным воеводой, поэтому считал себя ущемленным. Решил не вмешиваться в то, как распоряжается полками юнец, хотя подсказывали совесть и честь, что надлежало бы самому поскакать в Серпухов и убедить князя Дмитрия Вельского не оголять Коломну. Сказать в конце концов, что он-то, князь, не со всей своей дружиной в Коломне, а только с малой…
Князь Воротынский верил своему бывшему дружиннику Челимбеку, что Мухаммед-Гирей, соединив казанцев и крымцев, поведет войска на Москву, на русские земли; и он считал, что пойдут лихоимцы несметной своей силой через Коломну. Здесь хорошие переправы, особенно выше Москвы-реки, не препятствие и Северка, особенно у Голутвина; налетчики даже не станут штурмовать Коломну, а, оставив не больше тумена под ее стенами, устремятся в сердце России. Через Тулу, а тем более через Угру, как считал Воротынский, не очень сподручно вести Мухаммед-Гирею свою рать: много времени уйдет на обход. Из Казани на Коломну — намного прямей и спорей.[91] Да и с пополнением запасов трудностей не будет, корму для коней в достатке: густо стоят здесь села, а сена накашивают с пойменных лугов куда как изрядно.