— Сотника нет. Он только меня и того, кого со мной схватили, в своем шатре оставил. Он сотню куда-то увел. Куда — мне неизвестно. Шатер его мы поставили, место для сотни есть, а где она — не знаю. Наша сотня задержала убежавшего от вас пленника, сотник с ним ушел. Нас и коноводов еще с конями оставил.
— Паскудник! — зло выругался кузнец, а воевода, еще более нахмурившись, принялся додавливать десятника:
— Ты открыл нам большую тайну. Если не ответишь на остальные вопросы, твои слова станут известны вашим воеводам. Мы пошлем им белую стрелу.
Десятник молчал.
— Покличь писаря, — повелел Никифор младшему дружиннику, выполнявшему при нем обязанности стремянного. — Поживей чтоб. — И к кузнецу: — Подавай-ка кувалду. Пока писаря нет, мы руками упрямца займемся.
— Штурма не будет, — буркнул пленник.
— Почему?
— Не знаю. Только осада. Будем ждать.
— Подкрепления?
— Казаки и ногаи должны отступать к нам. Мы тут встретим их. Уйдем к Одоеву. Или дальше. Там — сеча.
— Как скоро?
— Не знаю.
Десятник он и есть десятник. И так очень много чего сказал. Можно его уводить в тайницкую. Пусть дожидается своего часа.
Рядовой воин знал еще меньше, хотя и был как бы в услужении у бека сотни. Упрямился же он сильнее десятника. Двужил даже велел каленым прутом по спине упрямца шлепнуть. Только это подействовало.
— К штурму не готовимся. Нам сказали, что когда возьмут Одоев и Белев, тогда пришлют сюда орудия стенобитные. До этого будем ждать. Но простые воины друroe говорят: в крепости есть что-то новое, дроб называется, поэтому нойоны наши медлят. Им что, у них богатства хватает, а нам какая корысть сидеть сложа руки, резать на еду заводных коней.
— Паскудник! — вновь зло обругал кузнец Ахматку. — Все выдал. Еще, не дай бог, на остров басурман поведет!
Об этом же думал Никифор. Прикидывал: обо всем ли он позаботился, чтобы уберечь княгиню. Выходило, что особой тревоги быть не должно. Болото уже проснулось, задышало, и пройти к острову можно только по гати. Вторая тропа, хоть и знал о ней Ахматка, в весенние месяцы совсем непроходима. Снег отсырел, не удержит человека, а под снегом — хлябь бездонная. Выходило так: что послано на остров, то послано, подмоги не подбросишь. Одна теперь надежда на его защитников.
«Должны отбиться, если татарва полезет! С Божьей помощью».
Сложней, как виделось Никифору, послать гонцов в Серпухов и Коломну, к князю своему. А слать их необходимо, чтобы поразмыслили о словах, сказанных десятником. В осаде только станут держать Белев, Одоев и Воротынск, не тратя на штурм сил, готовясь к какому-то иному сражению. К какому? Им, воеводам главным, больше возможности выведать у басурман, послав лазутчиков. Да и с полками как распорядиться, чтобы под рукой они находились, воеводам прикидывать.
Вновь собрал совет Двужил, и снова казаки-порубежники предложили выбрать из них гонцов. Заверили:
— Просочимся между татарами и литвинскими казаками. Уговор такой: две пары посылай. Через ночь. Если неудача случится, просвистим. Если не будет свиста, стало быть, просочились с Божьей помощью удачно.
— Берегом Оки опасно, как бы на татарские разъезды не напороться, — предупредил Никифор, но ему поперечили:
— Бог не выдаст, свинья не съест. Лесом-то более недели понадобится. Улиткам сподобляться сподручно ли нам?
Что верно, то верно. Весть запоздалая, что пустой орех. И тут один из детей боярских, не единый год прослуживший в порубежниках, сказал свое слово:
— Позволь, воевода, мне либо с одной из пар казачьих, либо с напарником, какого мне определишь, скакать гонцом. Я лесной путь знаю прямоезжий до Тарусы. Ходкий путь. На добрых полсотни верст[97] короче. Алексинский огиб срезается.
— Дело предлагаешь. Ловкого казака тебе в пару и — в путь.
Когда три пары гонцов были отобраны, стали решать, как выйти из крепости — пеше или конно. Казаки в один голос:
— Ужами проползем сквозь станы татарские. Коней же выкрадем у татар.
И то верно. Коней своих татары не держат в станах, а пасут под приглядом коноводов на сенокосных лугах и на лесных полянах. Коноводы же, как правило, беспечны.
— Ладно, условились — пеше. Приоткроем Хворостовские ворота и выпустим. Лучший путь к лесу по болотине через Мехов колодец.
— Можно еще по оврагу Кулин верх. Он лещиной поросший. Любо-дорого проскользнуть по нему. К тому же, совсем в другую сторону от Мехова колодца.
— Поступим так, — заключил Никифор Двужил. — Всяк сам себе дорогу определяет. По своему выбору.